Легенда

Едва заметив сигнальный дым и поняв, откуда он поднимается, отец незамедлительно отправил сына в путь, а сам с отборными воинами двинулся следом. Его не отпускала необъяснимая тревога. Вожак старательно скрывал свою любовь к младшему, и на людях всегда был с ним суров и холоден. Но он прекрасно видел, как тот отчаянно пытается заслужить такое же уважение, как старший брат. С одной стороны, он поощрял его амбиции, в конце концов, именно это должно было сделать из него не просто мужчину, а лидера, который унаследует власть, с другой – он места себе не находил от беспокойства, когда мальчик в одиночку отправлялся на охоту. Он понимал, что ручной волк не сможет защитить младшего от всех возможных опасностей. И поэтому, не мешкая, тронулся в дальний путь, прекрасно зная, что его люди устали.

Они добрались до заброшенных жилищ перед самым рассветом, измотанные, голодные, замерзшие. Вожак оставил спутников поодаль, под сенью деревьев, и в одиночестве направился туда, где несколько лет назад напал и перебил пришельцев с юга. За это время следы пребывания людей практически стерлись, единственным свидетельством были только деревянные изгороди да постройки, порядком обветшавшие, но еще вполне пригодные для ночевки.

Кирилл

Не знаю, чувствует ли человек, когда его жизнь дает трещину. Наверное, он улавливает что-то, какой-то глухой звук, который иногда можно услышать перед ледоходом. Когда идешь вдоль берега, и до тебя доносятся мощные хлопки, словно кто-то запускает фейерверки под водой. Это трескаются огромные, со стадион, льдины. Их поверхность до поры до времени остается цельной, но многочисленные трещины ослабляют ее, и порой достаточно одного толчка, чтобы казавшаяся несокрушимой глыба легко распалась на осколки, а потом была перемолота в крошево.

Это напоминает тектонические процессы, которые происходят под землей – напряжение копится годами, веками, тысячелетиями, чтобы выплеснуться в один миг. И тогда извергаются вулканы, земля уходит из-под ног, рушатся города, проваливаются в небытие озера и острова. Но мало кто может вовремя уловить знаки, предшествующие катастрофе.

Мы с братом говорили о многом, он единственный человек, с которым я мог затрагивать любые темы без страха задеть его чувства. Он не мог быть неискренним, и всегда старался отвечать на вопросы предельно честно. Это меня обезоруживало – его неумение притворяться. Если я заступал на запретную территорию, он умолкал. Или уходил.

Однажды он сказал, что мои бестактные, казалось бы, вопросы, помогают ему лучше понять себя. Странно, что его склонность к анализу всего и вся не затрагивала его самого. Я до сих пор не могу понять, каково ему было тогда. После возвращения он только и делал, что пытался разобраться в себе и искал какой-то свой путь. По крайней мере, со стороны метания брата выглядели именно так.

Может, он искал ту самую трещину, которая разделила жизнь на до и после, искал, чтобы обнаружить нулевую точку и начать заново. Самым первым и очевидным вариантом стал выстрел Айзека.

Стыдно признаться, в тот день я проявил себя не лучшим образом. Черт возьми, я ведь доктор, меня учили оказывать первую помощь! Я столько лет потратил на обучение! Но годы лекций, семинаров, практики не подготовили к тому, с чем мне пришлось столкнуться. Да, я не имел дела с огнестрельными ранениями, но это не может служить оправданием. Если бы не Август, который, в отличие от меня, не растерялся…

Я был в курсе прошлого дяди, в самых общих чертах, конечно – у нас в семье строго придерживались официальных биографий, в которых не было ничего такого, о чем нельзя рассказать посторонним, только общие факты. Где учился, служил, единственная запись в трудовой. Не скажу, что подобное умолчание насаждалось; мы привыкли соблюдать осторожность в таких делах. С той же целью, наверное, весь прошлый век вожаки и старейшины скрупулезно уничтожали данные о нашем роде. Мы никогда не узнаем истинных причин, сподвигнувших наших предков на столь радикальный шаг.