Легенда

Человек подумал о тех, кто был там, наверху, о женщине и маленькой девочке: жене и дочери. Оставался ли он для них по-прежнему мужем и отцом? Или, может быть, из-за своих размеров он стал изгоем? Мог ли он, как прежде, считать себя частью их мира, он, размером с жучка, которого Бет могла, даже не заметив, раздавить ногой?

Через шесть дней от него уже ничего не останется.

В последние полтора года мысль об этом неотступно преследовала его, он много раз пытался представить себе, как ЭТО произойдет, но всякий раз безуспешно. Его разум, всегда опиравшийся на строгие законы логики, восставал против самой возможности собственного исчезновения: казалось, вот-вот начнут действовать введенные препараты, процесс уменьшения остановится, — что-то же в конце концов должно произойти. Просто не укладывалось в голове, как можно быть настолько маленьким, чтобы…

Но он таким и был — настолько маленьким, что через шесть дней от него уже ничего не должно было остаться. Когда же им овладевало это дикое отчаяние, он подолгу, часами, лежал на своей самодельной кровати, едва отдавая себе отчет в том, был ли он еще жив или уже мертв. И ни разу еще ему не удалось совладать с этим отчаянием. Да и было ли это в его силах? Ведь, как ни пытался он убедить себя в том, что ему удается приспособиться к своему нынешнему положению, совершенно очевиден был крах всех его стараний, так как никаких намеков на приостановку или хотя бы замедление процесса уменьшения не было. Процесс неумолимо развивался.

В мучительной агонии чувств человек весь съежился.

«Зачем он убегает от паука? Почему он не остановится? Тогда все решилось бы само собой. Смерть в паучьих лапах, конечно, страшна, но зато мгновенна. И с отчаянием наконец было бы покончено. Но все же он продолжал убегать от паука, искал, боролся и существовал.

К чему?»

Когда он рассказал обо всем жене, она сперва рассмеялась. Рассмеялась и тут же стихла. Молча, пристально всмотрелась в него. Причиной тому было серьезное выражение его лица, выдававшее смущение.

— Уменьшаешься? — спросила она взволнованным шепотом.

— Да. — Это было все, что он смог выдавить из себя.

— Но это же…

Она хотела было сказать, что это невозможно. Но обманывать себя не хотела. Слово, произнесенное вслух, обострило все те опасения, о которых она умалчивала и которые появились у нее впервые еще за месяц до этого разговора. С самого первого визита Скотта к доктору Брэнсону, когда у мужа искали не то искривление ног, не то плоскостопие, а доктор поставил диагноз — потеря веса вследствие переезда и смены обстановки, исключив возможность уменьшения у Скотта также и роста.

Опасения росли, когда рост Скотта продолжал неумолимо уменьшаться; ее же тревожили неотступные, мучительные предположения, опасения усилили второй и третий визиты к Брэнсону, рентгеновские снимки и анализ крови, обследование костной ткани, затем — попытки врачей найти признаки уменьшения костной массы, опухоли гипофиза, долгие дни, потраченные на получение все новых и новых рентгеновских снимков, и это ужасное обследование на предмет наличия раковых клеток. Опасения нарастали и сегодня, во время разговора.

— Но это же невозможно. — Ей пришлось сказать неправду, потому что правда не умещалась в голове и жгла язык.

Сам едва веря в то, что собирался сказать, Скотт медленно покачал головой.

— Доктор говорит, что все обстоит именно так, — ответил он. — Брэнсон сказал, что за последние четыре дня мой рост сократился более чем на сантиметр… — Скотт сглотнул слюну. — Но рост — это еще не все. Похоже, я весь уменьшаюсь. Пропорционально.

— Неправда, — сказала она. В ее голосе звучало упорное нежелание признать то, что происходило в действительности. Другой реакции и не могло быть у нее.

— И это все? — раздраженно спросила она. — Это все, что он может сказать?

— Но, милая, это то, что происходит на самом деле, — ответил Скотт. — Брэнсон показал мне рентгеновские снимки — те, что были сделаны четыре дня назад, и те, которые он получил сегодня. Все верно. Я уменьшаюсь. — Скотт говорил так, словно ему только что сильно двинули в живот, и теперь он стоял, наполовину оглушенный, едва дыша от болевого шока.

— Неправда, — на этот раз ее голос был скорее испуганным, чем уверенным. — Мы обратимся к специалисту, — сказала она.

— Брэнсон мне это и посоветовал, — ответил Скотт. — Он сказал, что стоит обратиться в Пресвитерианский медицинский центр Колумбия в Нью-Йорке. Но…

— Вот и сходи, — перебила она.

— Милая, но нам это обойдется слишком дорого, — с мукой в голосе произнес Скотт. — Мы уже должны…

— Ну и что? Неужели ты допускаешь мысль, что…

Нервная дрожь не дала ей договорить. Она стояла, дрожа всем телом, скрестив на груди руки, покрывшиеся гусиной кожей.

Впервые с тех пор, как все это началось, она не смогла скрыть своего страха.

— Лу, — он обнял ее, — все нормально, милая. Все нормально.

— Нет. Ты должен пойти в этот центр. Ты должен.

— Хорошо, хорошо. Я пойду, — пробормотал он.