Легенда дьявольского перекрестка

Из-за неровности досок стенка стола справа не касалась пола, и в образовавшемся таким образом зазоре отец увидел что-то маленькое, желтоватое. Сощурившись и присмотревшись как следует, Каспар различил крупный зуб, выбитый вместе с куском челюстной кости.

Не зная, куда еще отвести глаза, мой несчастный отец взглянул себе под ноги, но и там его взору открылось неприятное. Внутри словно все оборвалось, стены и пол зашатались, а глаза застил мрак. В трещинах досок Каспару открылись следы высохшей крови тех, кто сидел в этом же кресле, что и он, тех, кто раньше него удостоился чести побеседовать с аббатом.

Шульце закончил ознакомление с документами, сдвинул все, что могло ему мешать, к краям столешницы и освободил перед собой пространство, словно намереваясь писать. Он глянул на Каспара и в его лице увидел то, что не могло не обрадовать. Мой несчастный отец всем своим видом выражал смирение и трепет, готовность беспрекословного подчинения. Молча закивав своим мыслям, старик попытался улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Лишь разъехались в стороны уголки губ, как если бы аббат пытался проглотить нечто, что самим присутствием во рту вызывало рвотный рефлекс.

- Вы даже не догадываетесь, любезный Каспар, во что умудрились вляпаться, - сказал Отто Шульце. - Тот, кого вы полагали святым, на деле оказался преступником, редким исчадием ада. Он изворотлив, как змей, и ядовит, как тарантул, хотя ловко выдавал себя за невинного ягненка. Он подобен обезьяне, путешествующей с бродячим актером. Та умело прикидывается милой и потешной, но специально обучена залезать в карманы и кошельки зевак, чтобы лишить их подчас последнего гроша.

К счастью преступный путь для вашего знакомца окончен. Мы установили, кто из вашего окружения участвовал в его играх и какую роль исполнял. Вот только относительно вас, Каспар, вопрос еще не решен. Надеясь на вашу предстоящую откровенность, я и сам буду откровенен, весть о том, что вы выжили и выздоровели, немало расстроила некоторых моих начальников. Не стану называть имен, но кое-кто делал большие ставки на вашу смерть от тех отрав, которыми вас так щедро пичкал этот подлец Нави.

Да, некоторая проблема сейчас связана с тем, что вы выжили, но, по моему скромному мнению, она не такая уж и значимая. Нави очень много поведал нам о ваших отношениях, разговорах, размышлениях. Выгораживая себя, пытаясь хоть как-то объясниться, он, разумеется, многое исказил или даже выдумал. Еще больше о вашем поведении мы узнали от слуг. Этих не пришлось ни уговаривать, ни запугивать. Они были хорошими свидетелями для моего расследования, скажу я вам. Честными и непредвзятыми свидетелями, - с этими словами сам аббат слегка поморщился и мельком глянул на стену с затертыми следами крови. Удовлетворенно пришлепнув губами, он продолжал: - И вот теперь, когда передо мной несколько томов показаний виновных и заблудших, еретиков-хулителей и истых католиков, я нахожусь в замешательстве. Видите ли, любезный Каспар, этих свидетельств достаточно как для того, чтобы признать вас чернокнижником, колдуном и за это придать сожжению на костре. И их же достаточно для того, чтобы провозгласить вас святым, который был долгое время искушаем демонами в человеческом обличье, но выдержал столь серьезное испытание, не сдался, не предал Веру. Так вот, Каспар, Церковь, чью волю я представляю, устраивают оба этих варианта. А вас? Какое развитие событий устроит лично вас?

И так несчастный Каспар Рейхенштейн столкнулся с тем, чего страшился больше всего на свете. Конкретный вопрос аббата Шульце требовал от него такого же конкретного ответа, а для этого нужно было найти в себе силы и сделать выбор.

Приступ паники атаковал моего отца, холодный пот выступил на лбу, скатился и повис крупными каплями на бровях. Он ощутил себя стремительно затягиваемым в быстрый водоворот, который неминуемо утащит его на самое дно, откуда нет спасения, где нет возможности вздохнуть. С трудом Каспар совладал с собой. Собрав волю в кулак, он запретил себе падать в обморок, хотя был к этому готов.

Аббат, видимо, получал удовольствие, наблюдая, как мой отец меняется в лице, краснеет, бледнеет, смахивает пот трясущимися пальцами, как его взор плывет, а все тело раскачивается, грозя выпасть из кресла.

Многое не складывалось в единую картину, которая была бы понятна Каспару, а перед ним никто и не собирался раскрывать всех карт. Сам он боялся о чем-то спрашивать, страшился даже самой мысли уточнить что-то у старика-аббата.

Все, что ему сообщил Отто Шульце, было тем необходимым минимумом, который позволил бы отцу ответить на поставленный перед ним вопрос. И вот вкратце то, что стало ему известно.