Легенда о черном алмазе

- Задача…- сказал он, прикусывая свой рыжий ус.- Хотелось бы мне знать, кто и зачем навесил эту тину, этот замок?

Емелька поднялся со ступеньки, взял обломок кирпича и, взглянув на Бочку, точно бы спрашивая разрешения, постучал в дверь. В погребе глухо отозвалось эхо - и снова тишина.

Лейтенант снял свою потертую кожаную куртку и передал Емельке:

- Что ж, Старшой, понадеемся на силенку?

Пугач предложил:

- Может, давайте вдвоем?..

- Дело,- согласился Бочка.- Я начну, а ты закончишь.

Он втиснул острие скобы меж плотной доской двери и шиной у самого штыря. Ткань гимнастерки на нем затрещала, но штырь не поддался, и острый конец скобы обломился на изгибе. Василий Иванович тяжело перевел дыхание:

- Похоже, Старшой, придется и тебе подключиться. Но… попробую с другого конца.

Теперь он вдел стержень скобы в дужку замка, уперся коленом в дверь и рванул его на себя с такой силой, что по кирпичным ступенькам рассыпался металлический звон. Емелька наклонился и подал начальнику замок.

- Смотрите-ка… дужки будто и не было!

- Возьми на память,- буркнул лейтенант, снимая шину и с усилием раскрывая набухшую в лутке дверь.- Минутку, Емельян… Где же мой фонарь?

Густая вспышка света метнулась по сырым кирпичным стенам, по бетонному своду, по груде тряпья на полу. В той груде тряпья мелькнуло что-то белое, и Емелька сделал шаг вперед, присматриваясь. Пол погреба под ним качнулся, стены как будто сдвинулись, но молочногустой луч света не отклонился, и Старшой не сдержался, вскрикнул: на полу, разметавшись, лежала Анка.

Голос лейтенанта стал строгим и резким:

- Дай куртку, Емельян… Расстели на полу. Так…

Василий Иванович осторожно поднял Анку, положил на куртку, обернул полами, прислонил к груди и, словно совсем невесомую, бережно понес по кирпичной лестнице вверх.

Митрофан Макарыч тоже был без сознания, и лейтенант так же легко, как и Анку, вынес старика на воздух. Емелька приметил: лицо Василия Ивановича было в те минуты совсем белым и неузнаваемо жестким, пики усов опустились, а искусанные губы дрожали.

Митя Ветерок ехал на своем Орлике из Старобельска в Привольное. Добрый и послушный конь шел свободным шагом, готовый по первому знаку всадника перейти на рысь. Митька, впрочем, не спешил: ему хотелось поразмыслить о дальнейших житейских путях-дорогах.

В госпитале ему часто виделись гулкие подземные лабиринты продолен и штреков, лампы под кровлей будто звездочки, рельсы, сверкающие в полутьме, и как он мчит, легкий и сильный, на груженой вагонетке, перекатывая по каменным подземельям мощный железный гром…

Однако мечта эта оказалась несбыточной. Ныло простреленное плечо, беспокоил осколок гранаты, крепко застрявший в кости повыше колена, после тяжелой контузии перехватывало дыхание и кружилась голова.

Ему предложили спокойную работу в конторе шахты, но Митька наотрез отказался. Он даже не мог представить себя над ворохом бумажек, со счетами, папками, дыроколом на столе.

Тогда же Ветерок узнал, что лихая профессия коногона в шахтах Донбасса больше не существует: лошадей на подземном транспорте окончательно заменили электровозы Славных разумных лошадок, ослепших во тьме подземелий, вывезли на поверхность и подарили соседнему колхозу.

Как только Митька проведал об этом, сразу же на нравился в тот колхоз, разыскал в степи небольшой табунок лошадей, и - о, чудо! - сивый Орлик узнал своего хозяина! Узнал, несмотря на трехлетнюю разлуку… Тихонько заржал, вскинулся на дыбки, подбежал к Митьке, настороженно обнюхал, положил голову на плечо. И бывалый вояка, не ведавший в походах и в боях печали, заплакал…

Там же, в степи, старик пастух рассказал Митьке, что этот табунок разнопородных лошадок был собран в окрестностях после того, как через Донец, через кручи кряжа

долины, села, перелески прокатился огнем и дымом фронт, и что сам председатель колхоза сержант-фронтовик Лука Скрипка выручил из трясины и привел в Привольное коренастого бельгийского битюга. С интересом рассматривал Митька гнедого, широкогрудого трофейного коня, занесенного сюда войной из дальних далей, отметил широкую мускулистую спину и крестец, да еще франтоватые щетки над копытами. И у него мелькнула мысль: а все ли лошади, загнанные в эти края войной в бесчисленных обозах противника, собраны, ухожены, определены к делу? Это же дополнительная силенка для колхозов, для строек! И какой же молодчина Лука Скрипка, что собрал этот табунок в своем хозяйстве!

С этих минут Митька знал, что будет делать. Пусть председатель Скрипка выправит Дмитрию Саввичу Ветерку документ, а уж он проскачет с тем документом на своем Орлике но селам, по всем самым дальним углам района, разыщет безнадзорных лошадей и присоединит к табуну «Рассвета».