крынка молока, и он наполнил две глиняные чашки, придвинул Пташкину ту, что полнее:
- Извини за скромное угощение, Прохор!
А майор снял с руки и положил па стол большие серебряные часы:
- Оставляю тебе, Макарыч: пусть отсчитывают время до нашей следующей встречи. Теперь у нас должно быть много хороших встреч!
И в точности напророчил Пташкин Митрофану Макарычу много встреч!
Ранним утром, ни свет ни заря, постучался в дом еще один молодец. Макарыч узнал тотчас… Да и как было не узнать Митьку-коногона по фамилии Ветерок! С этим отважным парнем Макарыча связывали добрые десять лет жизни. Студеной зимой тридцатого года, направляясь в ночное дежурство на телеграф, Макарыч заметил в глубоком кювете у железной дороги какой-то темный мешок. Спустился в кювет, присмотрелся - и ахнул: перед ним лежал почти бездыханный мальчонка…
Сколько усилий стоило Макарычу донести мальчишку до вокзала, а потом вместе с дежурным по вокзалу, со сторожем, с кассиршей раздевать его, оттирать снегом скрюченные пальцы, побелевшие щеки, ледяные ступни ног… Под утро с помощью старого стрелочника Макарыч доставил обмороженного к себе домой и более месяца выхаживал: вызывал врачей, приносил лекарства, даже кормил с ложечки.
Бездомный мальчонка Митька Ветерок привязался к одинокому, немного чудаковатому телеграфисту и остался на жительство в его старом домике у реки. Долгими осенними вечерами, когда, бывало, сидели они в скромной горнице у открытой печи, в которой легко трепетало пламя, Митька рассказывал о своем бродяжьем детстве, о том, как, прослышав про теплый черноморский берег, решился отправиться в дальний путь, но на тормозной площадке товарного вагона едва не замерз насмерть, соскользнул на полном ходу поезда со ступенек и скатился в кювег… Снилось ему, будто очутился он в тихом и теплом доме, и какие-то добрые :поди пытались его отогреть… Прошло еще много дней, пока он понял и поверил, что и тихий дом, и добрый человек, подносивший ему горячее молоко в жестяной кружке, не сон - правда.
Митька любил лошадей. Где и когда проникся он той беспокойной страстью? В летнюю пору за рекой ребята из соседнего села Мало-Рязанцево пасли но ночам небольшой табунок. Вот он и подружился с теми ребятами. Они разрешили ему чистить, купать коней в озере, даже иной раз проехаться верхом на усталой от сельских трудов лошадке. Для него это были счастливейшие минуты!
В шестнадцать лег Митька стал шахтером. Он признавался приятелям, что пошел в коногоны из-за вороного работяги Орлика. В те довоенные времена во многих шахтах Донбасса трудились безответные друзья горняков - лошади. Умные животные, они постепенно привыкали к необычным условиям существования: к постоянной ночи подземелий, к огонькам шахтерских ламп, к пронизывающим сквознякам, сырости, каменной тишине, громам вагонеток. Лишь по окончании смены, когда их распрягали и выводили в подземную конюшню, где в стойлах за деревянными решетками зеленели охапки сена, кони словно бы замирали в растерянности, жадно вдыхая запахи прогретого солнцем разнотравья… Кто знает, быть может, виделось им бескрайнее степное раздолье в жарком цветении бурку-на, в темно-зеленых разливах дикого клевера, в медленных волнах пырея, в мареве щедрого солнца?..
Первую получку Митька принес Макарычу. Тот сразу же стал собираться в Старобельск на ярмарку. Возвратился через двое суток с красавицей гармонью - изделием тульских мастеров, и этим угадал вторую присуху Митьки - музыку.
Прошло не так уж много времени, и смуглый, черноглазый, расторопный Митька, уже водивший составы вагонеток под землей, стал всеобщим любимцем вечерней шахтерской улицы: он так уверенно исполнял задушевные мелодии народных песен, что даже Митрофан Макарыч иной раз удивлялся: «Право, так и чудится, словно по клавиатуре гармошки то ли шесть, то га! восемь рук бегают!»
Шахтеры хорошо знают, как опасен и сложен труд в каменных глубинах. А самой опасной из шахтерских профессий считалась профессия коногона. Сегодня о ней в Донбассе лишь вспоминают - лошадей на подземном транспорте заменили электровозы,- а в прошлом в коногоны шли только парни смелые и ловкие, умевшие мгновенно принимать решения, любившие риск.
Подземный состав насчитывал до десятка вагонеток - и в каждой две тонны угля или породы. Такие составы коногонам доводилось водить от самых дальних забоев к стволу. Когда груженый состав набирал скорость, коногон вскакивал на одну из передних вагонеток и, подгоняя пронзительным свистом коня, лихо мчал с грохотом и громом по определенному маршруту. Над самой головой смельчака проносились балки верхней крепи, мелькали выступы камня, сыпалась с кровли пыль, брызгала вода. Чуть приподнять голову - значило погибнуть: камень и крепь не приподнимутся, не уступят дороги… Митька оправдывал свою фамилию - Ветерок: он любил скорость. И, надо сказать, за умение и смелость в работе его уважали в поселке и стар и млад.