— О, конечно! И хотя бы поэтому я за светское государство и необходимость отойти от диких пережитков прошлого.
— Для тебя это не прошлое, а настоящее! И раз ты так хорошо осведомлен о системе наказаний в храме, то ты знаешь, что за ересь, от которой не желают отказываться, вменяется смертная казнь. Могу тебя порадовать — умирать будешь не один, а в компании Лиана Нисторина, который вместе со своим малолетним заместителем, так часто отмазывал тебя от справедливого суда Всеблагого и Великого Алина!
— Да если бы меня Алин судил! Только судит меня не он, а люди, которые, прикрываясь его именем, держат в своих руках власть.
— Да как ты смеешь! — вскричала Каллина, не отдавая себе отчет. Она с силой ударила по больному плечу мужчины, он взвыл, обхватив плечо здоровой рукой. — Я не посмотрю, что ты ранен!
Гораций не мог ничего ей ответить, он с трудом сдерживался, чтобы не закричать, а меж тем Каллина яростно продолжила.
— Мы руководствуемся законами, дарованными нам Всеблагим и Великим Алином, и ты осужден по этим законам!
Более не говоря ни слова, Каллина решительно развернулась на месте и вышла из камеры.
Вечером Каю принесли записку из мэрии, в которой он официально получал отказ увидеть дочь до тех пор, пока он не успокоится и не признает того, что поторопился, желая отдать девочку храму. Мало того, он должен понять действия девочки и простить ее! Скомкав записку, Кай не выдержал и, закричав, ударил кулаком по столу. Оливия, которая сидела за этим же столом, вздрогнула и, побледнев, вжалась в спинку стула. В ответ Кай швырнул ей скомканную бумажку, процедив сквозь зубы.
— Прочти!
Дрожащей рукой женщина взяла бумагу и, развернув комок, прочла записку. Меж тем Кай диктовал ей порядок действий.
— Пойдешь завтра в мэрию. Найдешь этого Ингоева и попросишь у него встречи с ней. Скажешь, что я не держу на нее зла и прошу вернуться домой. Я дам ей возможность выбора и не буду давить на нее, поняла?
Оливия непонимающе смотрела на мужа. Неужели он думает, что Гедовин этому поверит? Но противиться и озвучивать это вслух, женщина не посмела, покорно ответив.
— Да, конечно.
Городская стража проводила ребят до ближайшей точки захода в подземные галереи. Весь вечер ребята проспорили. Анна и Модест горели желанием пойти и освободить Вителлия и Лиана, а Гедовин и Драгомир пытались отговорить их. Во-первых, Дан просил их не делать глупостей и заняться поисков полезных заклинаний. Во-вторых, даже если кто-то наденет медальон Драгомира и станет невидимым, то как он или она найдет Вителлия и Лиана? А даже если и найдет, то как сможет освободить и, самое главное, вывести из темниц храма Истории? Но Анна не успокоилась и напомнила всем об одном очень важном обстоятельстве.
— А как же ключ и схема галерей, которые мы дали господину Нисторину? Думаете, Каллина не заинтересуется ими? Мы должны забрать их! Обещаю, что не буду пытаться освободить их. Ну что вы все молчите, разве вы не согласны с тем, что ключ и схему надо забрать?
— Согласны, — спустя минуту тихо ответил ей Драгомир, — но это опасно!
— Я буду осторожна.
— Я пойду! — тут же вступился в ряды желающих Модест, но ему возразила Гедовин.
— Лучше я, я дольше была невидимой и лучше с этим справлюсь.
— Может, кинем жребий? — предложила Анна.
Гедовин и Модест сразу поддержали ее, а Драгомир только махнул рукой, мрачно сказав.
— Делайте, что хотите!
— Ну, — пожурила его Анна, взяв за плечи, — не злись.
— Я не злюсь, я волнуюсь, — буркнул мальчик и вывернулся из ее рук.
Написав на листочках имена, ребята опустили их в шляпу и дали Лере возможность выбрать того, кто пойдет. Малышка перемешала рукой все листочки и вытащила один из них. Драгомир первым взял у нее листочек и, прочитав, сокрушенно вздохнул.
— Можно не озвучивать результат, — прокомментировала Гедовин вполголоса, за что Драгомир одарил ее недобрым взглядом.
— А щит она может взять? — спросил тем временем Модест.
— Должна взять! — ответил ему Драгомир.
— Нет, я имею в виду, станет ли он невидим, меня ведь было видно, когда Гедовин вывела меня из библиотеки.
— Все верно, ты — живой человек, а щит — неодушевленный предмет, к тому же небольших размеров.
В одиннадцать часов Анна стояла перед выходом в сточную канаву. Среди местных вещей девушка раздобыла брюки и рубашку. И то, и другое, было ей велико, но девушка закатала рукава рубашки и концы брюк, подвязав ремень, чтобы они не спадали.
— Наверно, это были твои вещи, — виновато сказала Анна Драгомиру.
— О! Я рад, что когда-нибудь буду выше тебя, а то я чувствую себя неуютно.
— Зато мне так удобно! — возразила Анна и чмокнула его в щечку.
Анна сама смутилась своему поступку и в следующей же миг испарилась за стеной, оставив Драгомира, страшно взволнованного и потрясенного до глубины души, в компании ничего не понимающих друзей. Поднеся руку к щеке, мальчик вздрогнул, вспомнив, если такое вообще можно забыть, он развернулся и быстро пошел, почти побежал обратно в комнаты, не говоря ни слова.
— Эй, подожди! — только и успела крикнуть ему вслед Гедовин. — Что это с ним?
Модест пожал плечами.
— Не знаю.