Сайдара сбавил высоту и очень низко пролетел над поселением, все обратили на него внимание, а также на то, что в когтях птица держала одного из их людей. В свою очередь Дан и Амалия с некоторым ужасом смотрели на то, что происходило внизу. В центре площади находилась небольшая платформа, на ней две виселицы с двумя будущими жертвами, которых, судя по всему, вот-вот должны были казнить. Одеты были эти двое — мужчина и женщина средних лет — в лохмотья, даже отдаленно не напоминающие одежду, а сами они выглядели в несколько раз хуже, чем те похищенные отрядом Сулима жители Истмирры. Одного взгляда сверху хватило на то, чтобы сделать такой вывод, а как же они выглядели вблизи?
Мы должны освободить их! — сразу же сказала Амалия, но Дан возразил ей.
Я не могу подвергать тебя опасности.
Но ведь они убьют их!
Тогда я сам спущусь, а вы поднимитесь повыше.
Ладно, — согласилась Амалия.
«Сайдара, когда я скажу, бросай его, а сам с Амалией поднимайся как можно выше, хорошо?»
«Да, господин».
Дан соскользнул вниз, но почти сразу завис в воздухе и, приказав Сайдаре бросить Сулима, подхватил того воздушной рукой. За эту долю секунды Сулим успел завопить так, что половина людей на площади шарахнулась по сторонам, то ли они испугались, что он сейчас упадет на них, то ли подумали, что на них еще что-нибудь обрушится, следом за мужчиной. Издав почти единогласное «ах», все неотрывно смотрели на происходящее в воздухе, как птица поднялась выше, а человек с немыслимыми серебряными волосами, парил в воздухе, перемещался по воздуху, и каким-то образом не давал упасть связанному мужчине. В страхе люди уступили им большую часть площади. Швырнув Сулима на землю, Данислав сам приземлился на помост перед людьми, которых собирались повесить, вблизи они, действительно, выглядели очень скверно, изможденные, израненные, не понятно, как они вообще держались на ногах. Но все-таки как бы ни было жестоко правосудие, Дан понимал, казнь — это мера наказания, за что-то же ее назначили, но вот за что?
Что сделали эти люди?
Все молчали, таращились то на него, то на Сулима, который отчаянно пытался встать, никто не подошел и не помог ему, хотя он узнал нескольких стоящих здесь человек, и его они тоже, наверняка, узнали. Однако никто ничего не делал.
Я спрашиваю еще раз: что сделали эти люди?
На этот раз слабый голос с задних рядов неуверенно произнес.
Это рабы.
Рабы. Да, в Союзе Пяти Мужей были рабы, Дан почувствовал, как холодок пробежал по спине, ведь раньше он просто знал, что есть такая страна, где существует рабство, но оказаться в этом месте непосредственно — это совсем другое. Он словно сейчас осознал значение самого слова «рабы», это даже не люди, они только живые вещи своего хозяина. А он еще возмущался в свое время, что Лиан его держит в качестве раба, а не сотрудника! Ведь на него подчас сваливали столько работы, которую вполне могли и должны были выполнить другие сотрудники, что Дану иногда поспать удавалось всего несколько часов в сутки; при этом если он где-то что-то не успевал проконтролировать, и Лиан узнавал потом, что исчезла часть выделенных средств, пусть даже небольшая, или сданная работа была выполнена не полностью, не в срок, все шишки сыпались на него. Однажды Дан вообще сорвался и сказал, что уходит, увольняется и даже стал писать заявление, но Лиан выхватил и порвал бумагу, заявив, что так просто отказаться от своих ошибок он ему не позволит. Только после того, как лекари сказали, что странный двухдневный сон — это признаки переутомления, Лиан испугался и то, только на недели две. Но что значило это в сравнении с тем, что эти люди не могли выбирать, не могли спорить, да и вообще иметь собственное мнение, они не могли решать за себя; все время обязанные кому-то, они не имели права ни на что, у них были только бесконечные обязанности и обязательства. Их могли избить, унизить, лишить жизни, и никто, никто не мог заступиться за них.
За что вас хотят казнить? — Дан развернулся и задал вопрос двум рабам.
Оба с минуту молчали, то ли не верили, что вопрос адресован именно им, то ли пытались подобрать слова. Наконец, мужчина ответил.
Мы не подчинились воле нашего господина, — едва волоча языком, произнес он.
А именно?
Мы не хотели, чтобы нашу с Линой, — кивнул он в сторону женщины, которая не просто молчала, а покорно склонила голову, когда он начал говорить, — дочь отдали в дом отдыха для господ.
Дан не понял значения его слов, но уловил общий смысл: ничего хорошего в доме отдыха для их дочери, похоже, не было.
Ей всего двенадцать.
Дана невольно передернуло, но его чувства никто из собравшихся на площади не разделял.
Да что с ними говорить?! Это же рабы!