Эливейн выбирала не спеша. Она внимательно осматривала кисти и щупала их щетину. Перебирала тюбики с масляными красками и баночки с акварелью, рассматривая их цвет и консистенцию. Проводила рукой по холстам и ватману, пальцами чувствую шершавость поверхности…
Эливь выбирала не по цене, а по качеству. Выбирала, зная толк в этом деле.
— Странно, — сказала она Эшеру, — почему дурные кисти стоят дороже? Из-за внешнего вида?
— За внешнюю красоту тоже надо платить, — улыбнулся Марис.
— Странно… — повторила Эливейн. — И грустно… — вздохнула она.
Выбор и покупка платьев, белья, обуви и прочих необходимых красивой женщине вещей заняла значительно меньше времени, чем ожидал Марис.
Мадам Элизу с супругом во всех бутиках встречали с широкими приветливыми улыбками. Но Эшера удивило, что Эливейн практически не нуждалась в советах заботливых продавцов и продавщиц. Она точно знала, что подойдёт ей и понравится мужу. Как она это угадывала? Вопрос остался непостижимой тайной для Мариса…
Эливейн рисовала, когда в её мастерскую постучалась мадам Оски.
— Войдите, — отозвалась госпожа Марис.
Виля вошла и замерла на пороге. Готовое приветствие словно замерло на её губах. То, что она увидела на полотне, показалось ей чудом…
— Добрый день, мадам Оски, — обернувшись к вошедшей, проговорила Эливь. — Что с вами?
— Простите, — пробормотала Виля. — Я, право, не знала… И мистер Марис не говорил… Вы… это великолепно!.. Я не знаток, но…
Эливейн радостно улыбнулась.
— Вам, правда, нравится? — спросила она. — Мне так приятно!.. Я тут с утра… А вот это?
И Эливь развернула к мадам Оски ещё два холста.
Если на первой картине Виля увидела высокое прозрачное небо, зелёно-голубую безбрежную гладь океана и сердце её исполнилось ощущением величия природы, то второй пейзаж погружал душу созерцателя в бездну печали — низкие свинцовые тучи, деревья с отяжелевшими от воды ветвями, тёмная непроглядная глубь старого парка… А с третьего полотна на мадам Оски задорно и смело глядел… воробей. Обычный городской воробей, серо-коричневый, слегка потрёпанный, но хитрый и немножко наглый обитатель каждого двора… Пожалуй, именно третья картина поразила Вилю более всего: она и представить себе не могла, что невзрачного воробьишку можно изобразить с такой достоверностью и так привлекательно для зрителя.
— Госпожа Элиза, — восхищённо проговорила Оски, — мне с первого дня знакомства с вами показалось, что вы должны обладать каким-то талантом… Но настолько!.. Я искренне рада, что судьба подарила мне счастье узнать вас…
Эливь смущённо улыбнулась.
— Я думала, что мы перешли на «ты», — грустно произнесла она. — Ведь это, — Эливь сделала знак рукой в сторону холстов, — не испортит нашей дружбы?
— Нет-нет, что вы! — воскликнула мадам Оски и поправилась. — Нет, Элиза, нет. Обещаю, как обещала вчера, я твой искренний друг… И я всегда буду рядом…
Виля вдруг болезненно ощутила, что её госпоже и подруге будет очень трудно в жизни: слишком честной, слишком доброй, слишком наивной и слишком талантливой оказывалась эта недавно вошедшая в судьбу Оски ещё достаточно молодая и красивая женщина.
Вечером Элиза показала мужу свои картины, несколько рассказов и уже законченную, как оказалось, пьесу.
Эшер никогда не был знатоком искусств. Он бросил быстрый взгляд на холсты, пробежал глазами пару страниц… Прибыль он чуял безошибочно. И он сразу понял: здесь не нужна никакая раскрутка и никакое имя — эти картины захотят иметь в своих коллекциях самые именитые ценители живописи; эту пьесу будут ставить в лучших театрах; эти рассказы разойдутся огромными тиражами…
— Милая, — сказал он, — это великолепно. Что ты намерена делать со своими шедеврами?
Эливейн смущённо пожала плечами.
— А что я делала прежде? — спросила она.
— Ничего, — печально ответил Марис. — И всё пропало в огне. Теперь надо иначе! Печатать, продавать, выставлять на выставки и аукционы…
Эливь задумалась.
— Ты говорил о благотворительности, — негромко проговорила она. — Может, я смогу выручать за них деньги и помогать кому-то?
Марис улыбался. Да, именно этого решения он и ждал. Очень кстати. Она сама так решила. Его со всех сторон обвиняют в жестокости и скупости. Его имя должно заставить врагов замолчать. И сделать это можно. Спасение — благотворительность. Но как ему жаль своих средств! А тут — пожалуйста: его супруга, конечно, с его помощью и с его согласия, будет заниматься благотворительностью. Это нормально: муж зарабатывает, жена помогает людям. Это же он ведёт финансовые дела, то есть деньги его, благотворитель прежде всего он, а потом уже его супруга. Да, она сама рисует и пишет, и весьма талантливо. Но ведь за ней стоит он, её муж, поддерживающий её, помогающий ей, защищающий её, создающий ей условия для творчества…
— Конечно, любимая, — он нежно взял её за руки. — И я помогу тебе, подскажу, сведу с нужными для этого людьми.
— Спасибо, — Эливь тоже улыбнулась. — Я, если честно, совершенно не знаю, с чего начать… Мадам Оски вот только обещалась что-нибудь узнать поточнее…