А теперь солнце клонилось к закату. Посетителей более не было. Динаэль позволил себе откинуться назад, прислонившись спиной к бревенчатой стене и заложив руки за голову, и закрыть глаза. Вдруг он услышал возле себя лёгкое неловкое покашливание. Дин приподнял веки.
— Простите, — смущённо проговорил парень лет двадцати трёх, — я хотел… Но вы устали… Я зайду в другой раз…
Динаэль сразу узнал этого крепкого крестьянина из деревни на берегу реки чуть ниже по течению. Его звали Габит. У него были красавица жена и годовалый сынишка. Последнее время Дин, как человек весьма наблюдательный, стал замечать, что улыбчивая прежде Жюдит как-то потускнела, а сам Габит явно не понимает в чём дело.
— Садись, — ответил Динаэль. — И перестань извиняться. Ко мне без нужды не ходят. Раз пришёл — говори, что случилось.
Парень сел, но заговорил не сразу.
— Гм, — наконец произнёс он, — нет ли у вас… любовного зелья? Динаэль внимательно взглянул на Габита.
— У тебя есть жена. Вы венчались по любви. Зачем ещё что-то? Парень старательно подбирал слова для объяснения.
— Я люблю Жюдит… Но она стала какой-то другой… — говорил Габит. — Она обижается на меня за что-то, чем-то вечно недовольна… Конечно, она устаёт: и хозяйство, и маленький, но… Вот я и подумал, может ей какой-нибудь напиток любви дать…
Динаэль вздохнул и улыбнулся.
— Габит, — сказал он, — мне придётся тебя огорчить: никаких любовных снадобий не существует. Это сказки… А любовь у вас и так есть: и у тебя, и у Жюдит… Но то, что ты почувствовал неладное и решил разобраться, — это хорошо. Если хочешь, я помогу. Но помни, тебе придётся изрядно потрудиться, не физически, а душой, сердцем, умом. Не поленишься — справишься с напастью, как глава семьи, как мужчина, как муж и отец. Позволишь себе махнуть рукой и сказать, что всё глупости, женские прихоти и капризы, — семья останется, как у многих, — не лучше и не хуже, но семейного счастья, счастья двух половинок, нашедших друг друга, не будет.
Динаэль вопросительно посмотрел на собеседника.
— Я готов, — кивнул тот. — Готов трудиться…
— Ладно, — согласился знахарь. — Тогда давай думать. Во-первых, что для тебя важнее: её улыбка или друзья, которые не позовут на рыбалку завтра, если ты не пойдёшь с ними сегодня?
— Её улыбка, — ответил Габит.
— Значит, в подобной ситуации твои действия понятны.
— Да, — подтвердил парень.
— Идём дальше, — вздохнул Динаэль. — Во-вторых, ты сказал, что она устаёт. А как ты ей помогаешь?
— Ну, — задумался Габит, — я прихожу с работы, играю с сынишкой… Если попросит что, то сделаю…
— Сразу? — уточнил Дин.
— Когда как… — признался парень.
— А если не попросит? — продолжал волшебник. Габит задумался. Потом досадливо хлопнул себя по лбу.
— Могу и не заметить, — ответил он. — Вчера, например…
— Не расстраивайся, — улыбнулся Дин. — Ты сам задумался, сам пришёл за помощью… Значит сам себе и сможешь помочь… Многие даже не пытаются этого сделать…
Динаэль замолчал, ожидая, что ещё вспомнит собеседник.
— Может, — заговорил в тревоге Габит, — я и отдыхать ей не помогаю?..
Знахарь слушал.
— Вечером она уложит малыша, уберёт на кухне и уходит спать. Я ложусь в другой комнате, чтобы утром рано, когда встаю на работу, её не разбудить… Может, ей другое нужно?
— Вот и третье, — улыбнулся Динаэль. — Видимо, другое. Она же любит тебя, а видит мало: работа, дела…
— Ей хочется быть со мною ближе… — задумчиво произнёс Габит. — Она, наверное, будет рада просто уснуть не одна, а на моём плече…
Парень осёкся, испугавшись перейти в беседе границу приличия. Волшебник невольно грустно вздохнул.
Выражение лица Габита вдруг изменилось: он успел заметить в глазах знахаря невыразимую муку. Но это было лишь мгновение.
— Спасибо! — парень схватил Дина за руку. — Спасибо. Я понял. Я буду трудиться душой. Жюдит снова станет самой весёлой… Но… может… мне вдруг показалось… я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Габит.
— Спасибо, — тёплый свет добрых глаз озарил лицо знахаря.
И тут Габит осознал, какой неуместный вопрос он задал: крестьянин впервые обратил внимание на простое обручальное кольцо с витиеватой надписью на пальце Дина. Парень смутился и выпустил руку лекаря из своих ладоней.
— Я… вдовец, — негромко пояснил знахарь.
Это слово далось Дину с трудом, словно комок застрял в горле. Да и не мог он, уже семь лет не мог поверить в гибель Эливейн, хотя каждый день утром и вечером сидел возле могилы…
Динаэль улыбался во сне.
Он видел Эливь. В светлой уютной комнате она стояла перед зеркалом и поправляла свои русые, прядями выгоревшие волосы. Вдруг она обернулась — Дин понял, что кто-то открыл дверь. Эливь улыбнулась и раскрыла объятья…
Динаэль проснулся. У него на душе было светло, ибо во сне любимая улыбалась будто ему. И главное — во сне она была живая, такая же несравненная как прежде, но неуловимо изменившаяся, потому, что прошло время.
«Господи! — безумно-отчаянно прошептал волшебник. — Сотвори чудо! Пусть она улыбается не мне, лишь бы живая…»