Элиза бросила взгляд вниз, на заснеженный двор и улицу. Было тихо и пустынно. Она опустила занавеску, поправила волосы и вышла из комнаты.
Мадам Оски, перекрестив свою госпожу со спины, тихонько направилась к себе.
Бродяга судорожно вздохнул. Сердце Дина сжало словно тисками.
Элиза вошла в спальню Эшера. Тот сразу проснулся и, сев на кровати, зажёг ночник.
Сейчас в пижаме и с взъерошенными волосами он был как-то трогательно нелеп и беззащитен. А, может, Элизе так только казалось…
Мадам Марис подошла к постели мужа и села рядом с ним.
— Прости, что разбудила тебя, — тихо проговорила она. — Но мне подумалось, что нет смысла ждать и мучиться долее…
— Я всегда рад тебе, — Эшер взял жену за руку. Элиза прямо посмотрела ему в глаза.
— Эш, — быстро заговорила она, — ты хороший… очень хороший… Но я не помню… не помню нашей любви… И не могу полюбить тебя снова…
Марис держал её за плечи. Руки его дрогнули.
— Милая моя, — прошептал он, — подожди… ещё немного…
В висках у Элизы стучало. Она, кажется, плохо соображала, что происходит.
Эшер вдруг провёл тыльной стороной ладони по её бровям, щеке, подбородку…
Элиза закрыла глаза. Голова болела… Но она вспомнила этот жест: его жест, только его, когда весь мир исчезал, и оставались только они — он и она…
Дин едва устоял на ногах — боль, нестерпимая боль Яда, пронзила его с головы до ног…
Элиза слегка наклонила голову набок… Сейчас его пальцы скользнут по другой скуле, ладонь повернётся к её лицу, она прижмётся к ней щекою и он поцелует её в губы…
— Я люблю тебя, Дин… — прошептала она и прижалась щекой к повернувшейся к ней ладони.
Яркая вспышка озарила комнату.
Бродяга замер. Боль, сковывающая всё его тело, внезапно исчезла.
Он отчётливо услышал слова Эливейн:
— Я люблю тебя, Дин…
В окне второго этажа, где недавно тоже зажгли ночник, блеснула яркая вспышка.
Дин перемахнул через забор и, утопая по колено в снегу, пустился к расчищенному и ярко освещённому крыльцу дома Марисов.
Эшер застыл, словно его облили ледяной водой.
Эливь в ужасе распахнула глаза и сдавила руками виски… За одно мгновение в её сознании промелькнула вся её жизнь: детство и юность, любовь и семейное счастье, лица всех, кого она знала и любила, и те двое — старик и подросток, пришедшие на приём в её кабинет, — а потом Марис, Авенезер… Вика и Вера… Денис Джой с так знакомо закушенной губой…
— Дин, — прошептала она, пятясь к двери, и остановилась, наткнувшись на кресло.
Эливь медленно сняла с пальца обручальное кольцо, и оно с лёгким звоном стукнулось о паркетный пол…
В коридоре послышались быстрые шаги.
Эливейн резко обернулась — она узнала…
Бродяга распахнул дверь и, запыхавшийся, остановился на пороге…
Элиза шагнула навстречу прислонившемуся к дверному косяку оборванцу.
— Дин, — прошептала она.
Тот сдёрнул с головы шапку, обнажив рыжие с обильной сединой слегка волнистые волосы, и обнял своё сокровище.
— Ты моё счастье, — тихо проговорил он. — Ты моё Чудо…
Эдилейн, не мигая, смотрела в Магический Шар. Пространство, разделяющее волшебницу и тех, чья любовь преодолела непреодолимое, было велико. Поэтому Эди чрезвычайно устала. Но сердце её ликовало: мама вспомнила! Как? Каким чудом так быстро? Эди не знала. Но теперь — она видела — они, Эливейн и Динаэль Фейлель, её родители, стояли, обняв друг друга…
Эдилейн поднялась из-за стола и вышла из комнаты: она должна была сообщить об этом домашним, которые, несмотря на ранний час, не спали…
Поединка Магов ещё не было. Тревога оставалась. Но силы отца, обретшего вновь свою любимую, явно увеличились…
— Господи! — прошептала Эливь. — Дин, ты же ранен?! Он улыбнулся.
— Это пустяки… Теперь это совсем не важно…
Марис продолжал сидеть на кровати в каком-то оцепенении.
За спинами Дина и Эливь раздалось робкое покашливание. Они обернулись.
Мадам Оски ни о чём не спрашивала: она и прежде предполагала обман, но не смела сказать о своей догадке вслух. Сейчас одного взгляда на ту, что именовали Элизой Марис, было достаточно, чтобы душа доброй служанки возрадовалась.
— В конце концов, — вдруг Эшер вскочил на ноги, — по какому праву?.. Кто вы такой?
Конечно, ответ был очевиден для него. Но более никаких реплик возмущение у Мариса не породило.
Дин скинул куртку и перчатки, снял с шеи, висевшие на тонкой цепочке обручальные кольца с витиеватыми надписями, неспешно надел одно на пальчик Эливь, второе — на свой, демонстративно-вежливо поклонился и ровным голосом произнёс:
— Сэр Динаэль Фейлель, Верховный Маг мира, который вы пытались захватить, Представитель древнейшего из известных родов волшебников и законный муж вашей мнимой супруги.
В его спокойном тоне не было ни тени высокомерия. Скорее, это представление походило на объяснение терпеливого доброго учителя нерадивому, глупому и упрямому ученику. А Эливь, прижавшаяся к любимому, ощутила в столь полном, чего Дин практически никогда не делал, представлении супруга страдание, ибо много зла видавший за свою жизнь волшебник не мог не чувствовать боль за несчастья и смерти, приносимые одним человеком многим людям.