Легенда о гибели богов

— Боюсь тебя огорчить — тебе не стоит этого делать.

— Это еще почему?

— Отец велел мне удержать тебя от поддержки владыки Орхомена.

— Ему опять угодно перенести свою милость на Фивы?

— Именно.

— И откуда же вы узнали, интересно?

— По руке! — усмехается Гермес. — Не ты ли организовал минийский набег с угоном стад?

— Вынужден признать. Разве не лихо это было проделано?

— Лихо, — соглашается бог-вестник. — Хотя, на мой взгляд, чересчур много крови.

— У каждого свой вкус и стиль. Это возбудило разговоры?

— И даже клятвы, — подтверждает Гермес. — Уцелевшие пастухи присягнули в святилище хранителя стад, что не согреются в тепле родных очагов, пока не убьют по пяти минийцев за каждого из своих товарищей.

Арес смеется — как позабавившей его шутке.

— Эта перемена благосклонности, — предполагает он вдруг, — как-то связана с этим его... гм, отпрыском от Алкмены?

— Ты не ошибаешься, брат Арес.

— Придется, как видно, предоставить старину Эргина своей судьбе. А ведь он еще вчера, навалив в мою честь гекатомбу, и просмердев небеса бычьим жиром, пообещал мне в проникновенных моленьях еще обильнейшие жертвы.

— Желаю тебе, мой брат, не утратив покоя сердца, пропустить эти моленья мимо ушей.

— А что собираются делать фиванцы?

— Их военные вожди совещались вчера в храме Зевса, — говорит Гермес. — Большинство предлагало дождаться врага в городских стенах, но Алкид, стуча кулаком по священной скамье, настоял встретить Эргина в минийском проходе. Твоего бывшего любимца ждут неприятные неожиданности.

— Быть может, отцу угодно мое участие на стороне Фив? — предполагает Арес, швырнув кость завилявшей хвостом гончей.

— Не думаю — им есть кому помогать.

— Она? — спрашивает Арес. Гермес кивает. — Если бы не клятва, опрометчиво данная отцом матери, — задумчиво произносит бог войны, — Алкид, владея Тиринфом, был бы уже сильнейшим из владык Арголиды, да пожалуй и всей Эллады. Но теперь путь к мало-мальски значимым престолам ему закрыт.

— Но не его наследникам, — замечает Гермес.

— Верно, — Арес усмехается, — даже если посчитать тех, что он зачал дочерям царя Феспия — это ж сколько их будет... У Креонта не осталось еще дочери на выданье?

— А как же! Целых две. Было больше, но одну он выдал замуж за Ясона, и она получила от Медеи свадебный подарочек — отравленный пеплос, другую сбросили с городской стены, когда тебе угодно было быть почтенным жертвой за помощь Фивам против семерых.

— Ну что ж, — говорит Арес, почесывая замаслившуюся бороду, — все понятно. А результат один — в Беотию я не еду. Входи, милый! — говорит он нерешительно остановившемуся в проходе любимцу. — Что ж, устрою заварушку где-нибудь в другом месте. Останешься с нами, брат?

— Нет, мне пора, — вставая говорит Гермес. — Встреча как всегда в зале Двенадцати, в срок?

— Безусловно. Легких тебе дорог, сын Майи!

— Успехов и тебе, сын Геры!

И два великих бога, один сразу, другой чуть погодя, отправляются одним им ведомыми путями, путями богов.

* * *

Трахинские горы путники пересекают затерянной среди скал тропой. Миновав топкую малидскую равнину, они находят ущелье, по дну которого струится ручей.

— Ты говоришь, о ней мало кто знает? — спрашивает Человек-с-гор.

— Местным охотникам она наверно известна. Но люди нелюбопытны, и для большинства она не существует. По ней не прогонишь стад, не проедешь на колеснице и не очень-то используешь для набегов. Она доступна лишь диким зверям и пешим путникам, вроде нас.

По мере подъема к перевалу ручей иссякает. Тропа вьется среди камней. Спускающееся солнце удлиняет свои тени.

— Странно, почему такой человек, как ты, бродит по земле, в одиночестве и везде чужой?

Бродяга оглядывается через плечо:

— Это оттого, что я сперва слишком взлетел, а потом, не удержавшись, упал. Люди боятся делить судьбу с теми, кому позавидовали боги. А ты зачем спустился с гор, человек?

— Трудно ответить просто. Скорей всего, чтобы понять себя.

— А что же ты тогда делал в горах?

— Старался познать законы жизни.

— Мне всегда думалось, что понять себя легче в одиночестве гор, а законы жизни познаются в людской суете.

— Мне тоже когда-то так казалось.

— Раз ты такой искусный врачеватель, поселись в большом городе, найдя могучего покровителя.

— Покровителя — а, следовательно, и господина?

— А как еще может обеспечить себе человек безопасность и покой?

— Покой пса на цепи, безопасность быка в ярме?

— Тебе известен другой путь?

— Достаточно того, что я недоволен этим.

— Так уж устроена жизнь. Человек в ней не властен быть самим собой. Он должен определить: кто он, овца или волк. И плохо будет тому, кто ошибся в выборе.

Миновав высшую точку подъема, тропа идет на спуск. Следующий более пологий склон покрыт не каменным месивом, а древним дубовым лесом.

Трусившая впереди собака, вдруг зарычав, срывается. Путники вскидывают копья — но это всего лишь заяц. Возвращенная окриком, она виновато виляет хвостом.