Легенда о гибели богов

Однако убедившись в исцелении, слепец начинает торговаться. Три таланта золота, заявляет он, за такой недолгий труд — вещь неслыханная:

— Особенно для такого оборванца, который не сумел даже обзавестись новым плащом.

Человек-с-гор глядит на него, улыбаясь:

— А годы, потраченные мной на обретение моего знания — они ничего не стоят? — интересуется он. — Годы поисков, лишений, одиночества?

— Я собираюсь платить тебе за выполненную работу, а не за неприятности прожитой тобой жизни!

Он еще улыбается:

— Ну, если цена чрезмерна...

Быстрое и легкое движение руки. Излеченный хватается за глаза. В них снова темнота. Уже навсегда. Знахарь уходит, и никто не решается задержать его.

Однако вечером, садясь у общего очага, Человек-с-гор знает, что это последний такой вечер.

— Только что в мое окно влетела стрела, — говорит он замкнувшемуся в себе хозяину.

— Ты сам виноват, — слышит он в ответ. — Ты не уважаешь людей. И ни с кем не хочешь считаться.

Знахарь протягивает руку за миской с пшенной кашей:

— Это люди не хотят считаться со мной... Впрочем, я уже понял, что для меня пришла пора покинуть славный город Спарту.

* * *

Ночью Медея, дочь Ээта, жена Эгея, царя Аттики, видит сон.

Ей снится могучий воин, запрягающий в парное ярмо двух огнедышащих быков, от дыхания которых осыпается пеплом трава. Однако огонь бессилен против воина, спокойны великие горы ее страны, увенчанные короной вечных снегов, и она глядит во все глаза, как укравший ее сердце гонит упряжку под стены замершего в трепете города, чтобы вспахать каменистое поле, посвященное богу войны...

Медея просыпается от детского плача. Ее сын испуган каким-то ночным кошмаром, и жестом прогнав прибежавших служанок, она переносит его на свою постель. Успокоенный, он, наконец, засыпает.

Медея закрывает глаза — и видит прежний сон.

...Поле вспахано, и одинокий воин, шагая по пашне, бросает в глубокие борозды зубы дракона. Когда брошено последнее зерно невиданного посева, человек поднимает голову. Он смотрит на гребень крепостной стены, на нее, на стоящего рядом царя Колхиды. «Я выполнил условия, царь! — кричит человек — Твой черед платить!». «Погоди, Ясон, — отвечает Ээт, — дождемся урожая». Ясон не успевает возразить. Он видит ползущие из земли верхушки бронзовых колосьев — которые оказываются наконечниками копий. Сомкнув ряды, выросший из земли отряд наступает на посеявшего зубы дракона. Медея слышит хохот отца, вскрикивает — и просыпается.

Ее единственный сын испуганно всхлипывает с открытыми глазами. Она снова прогоняет служанок, снова усыпляет его, засыпает — и сон возвращается.

...Оттесненный рядами копий, человек отступает к городской стене. Бросив на землю свой щит, он вдруг поднимает тяжелый камень — и швыряет его в центр строя. Ряды воинов разрываются. Теперь они дерутся друг с другом, ломая оружие и с воем сходясь в рукопашной. Бросившись вперед, человек смешивается с ними и его меч сразу окрашивается кровью. Воины гибнут один за другим...

И вот как прежде, одинокий воин стоит под стенами города. Вокруг него только трупы. «Я выполнил условия, царь! — кричит он. — Я вспахал поле, я засеял, я же еще и собрал урожай. Плати!»...

Медея просыпается — и долго лежит с открытыми глазами, пытаясь понять вещий смысл знака судьбы. Теперь уже в полном сознании происходящего она видит себя усыпляющей стерегущего священную пещеру дракона, снимающей руно и выносящей эту добычу тому, кто опьянил ее любовью.

Разбудив служанку, задремавшую в смежной комнате, Медея отправляет ее сидеть возле сына. Божества не посылают с такой настойчивостью беспричинных снов. Если ее разум бессилен понять их значение — придется прибегнуть к магии.

В запретной для всех прочих комнате Медея смешивает мирру, смираксу и ладан перед статуей черной богини Гекаты. Статуя вырезана из корня дикой руты. Серебряный свет полной луны падает через узкие, пробитые под потолком окна.

— Услышь меня и приди, ходящая ночью среди дорог и перекрестков, — рисуя на плитах пола магические знаки, произносит Медея, — земная и небесная Бомбо, приносящая воздух, враждебная свету, спутница Ночи, радая лаю и пролитой крови, тысячеликая лунная Мормо, страшная мертвым — приди и прими мою жертву!

Шуршат шныряющие под ногами маленькие серые ящерицы. Медея бросает на пол горсть черного порошка, роняет на него искру.

И в мерцании огненных знаков постигает страшный смысл вещего сна.

* * *

Недобрую ночь, когда взбесившийся ветер гонит грозовые тучи над Пелопонессом, Человек-с-гор проводит в пещере, скрытой в зарослях одного из склонов Тайгета. Из стебля фенхеля вытряхнут тлеющий уголек на собранную кем-то прежде кучу хвороста, и раздутое дыханием пламя разбегается по сучьям. Протянув к огню озябшие руки, Человек-с-гор оглядывается, разглядывая свое убежище.