Легенда о гибели богов

— Да, звучит увлекательно. Но, порассуждав о «рен», «ка» и «ба», жрецы тут же переводят разговор на тему об обязательной посмертной мумификации тела, операции дорогой, однако, по их словам, совершенно необходимой для благополучной загробной жизни. Этого, однако, мало, необходимы регулярные магические обряды, производимые подлинными мастерами этого дела, сиречь теми же жрецами. Без этого, как заявляют они, душу сожрут загробные чудовища. Сохранение же мумии требует гробницы — таким образом, загробная жизнь оказывается непомерно дорогим удовольствием, для этого надо быть фараоном, жрецом высокой степени посвящения или достигшим хорошей должности писцом.

— А что ты сам думаешь об этом? — интересуется правитель Элиды.

Человек-с-гор пожимает плечами:

— Трудно представить свое единое «я» разбегающимся в разные стороны от умершего тела, как толпа разорившихся должников от неумолимого кредитора.

Седой старик в пурпурном плаще задумывается о каких-то известных лишь ему вещах.

— Да! — говорит он вдруг. — Меня все чаще подводит память. Я зашел к тебе, чтобы напомнить о завтрашних играх в честь Зевса.

— Я исполнен благодарности, царь.

— Хотя ты до сих пор никому не открыл своего происхождения, за тобой остается право принять участие в любом из состязаний.

— Благодарю за честь, — искренне говорит Человек-с-гор. — Но мне давно не приходилось тренироваться. Богов чтят победой, а не поражением.

— Тогда тебе оставят место рядом со мной.

Проводив правителя Элиды, Человек-с-гор бросает в угол пучок травы и задумывается. До сих пор никто здесь, ни сам Пелопс, ни его сыновья ни разу не проявили своего любопытства к его прошлому. Ни разу. Ни единым словом. И это обстоятельство теперь не дает покоя его душе.

Вечером, закончив все дела, Человек-с-гор выходит во внешний двор замка. Под его тянущимся вдоль наружной стены навесом, вернее той его частью, которая не занята составленными в ряд распряженными колесницами, устроено нечто вроде выставки наград победителям. Он присоединяется к любопытным.

Совсем новая боевая колесница — приз победителю в скачках. Кобыла, жеребатая мулом. Два серебряных треножника. Золотая чаша. Большой медный котел. Пять топоров на новеньких топорищах. Роскошный шлем, украшенный серебряной насечкой. Связка медных слитков. И девушка — та, что сидит у стены, опустив голову и пряча лицо. Правитель Элиды щедр.

Раздумывая над щедростью правителя Элиды, Человек-с-гор встречается взглядом со старшим из его сыновей. Тот улыбается открытой улыбкой, так подходящей к его крупным, сильным чертам лица и так несоответствующей взгляду холодных, редко мигающих глаз:

— Странно подумать, любой из этих предметов я мог бы иметь даром — а вместо этого буду добиваться их, рискуя быть разбитым о поворотный столб, сломать ребра в борьбе или потерять зубы в кулачном бою.

Этого молодого человека зовут Атрей.

— Так что же заставляет тебя делать это?

— А что вообще заставляет людей стремиться быть первыми? И потом, прелесть всякой вещи познается лишь тогда, когда она добыта трудами, потом и кровью. Вот эта, например, — двумя пальцами он бесцеремонно берет девушку за подбородок. — Была бы она так уж сладка, если бы ее просто привели и кинули мне на ложе?

Резкий рывок заставляет девушку поднять голову. Отброшенные волосы открывают лицо. Сначала Человек-с-гор думает, что это ошибка. Проделка памяти. Игра воображения. Необыкновенное сходство. Их взгляды встречаются. Вспенившиеся воды реки памяти начинают свой бешеный обратный бег.

— Приз победителю в кулачном бою, — произносит Атрей. — Второй победитель, вернее последний побежденный, будет иметь вон тот котел на львиных ножках.

Эти слова доходят откуда-то издалека. На зубах Человека-с-гор снова хрустит пыль дорог, а она, смеясь шутке, протягивает ему кувшин, вода в котором была слаще любого вина. Потом он видит то же лицо неподвижным и бледным в обрамлении траурных цветов, а через миг снова раздается ее голос, брошенное яблоко обжигает ладонь, и падают слова, холодный смысл которых не мог быть скрыт любым тоном, каким бы они не были произнесены...

Сколько же прошло с тех пор?

— А ведь я помню тебя, девушка.

В ее карих глазах он видит отражение тех же вод реки памяти.

— Я тоже.

— Спасибо тебе за то яблоко. Я до сих пор помню его вкус.

— Ты изменился, Человек-с-гор, — говорит она.

— Ты тоже, — говорит он, невольным движением рассеянной руки поправляя складки нового плаща. — Но все перемены пошли тебе лишь к лицу.

— Наверно, ты видишь не все перемены.

— Страдания очищают душу.

— О! Тогда она теперь бела как снег.

— Как ты оказалась здесь?

— Меня взяли в плен во время набега, — говорит она.

— Понятно.

— На что мне рассчитывать теперь?

— На богинь судьбы, девушка.

Атрей, сын Пелопса, следит за этим диалогом, высоко подняв брови. А потом громко смеется.

* * *

Расставшийся с аттическим побережьем в шестой день месяца мухиона, тридцативесельный корабль под черным парусом пристает для ночевки к побережью острова Мелос.

— Берег выглядит пустынным, — говорит Тесей.

Правящий рулевым веслом Феак кивает: