Легенда о командарме. О командарме 2-го ранга М. К. Левандовском

— Город забит тифозными больными, продовольствия осталось всего на два дня, когда подвезут — неизвестно, сейчас все зависит от Михаила Георгиевича. Если он со своей свежей, почти не бывавшей в боях дивизией отразит натиск противника, задержит его хотя бы на несколько дней, то оборона Кизляра имеет смысл. Самим нам город не удержать.

Все командиры и комиссары повернулись в сторону Мейера. Не выдержав пристального взгляда, начдив опустил глаза:

— Я не уверен, что части моей дивизии выдержат натиск превосходящих сил неприятеля.

Оставался один-единственный путь — в лютую январскую стужу, без воды и пищи, без ночлега и возможности хоть где-нибудь отдохнуть и обогреться идти к Астрахани.

Последнюю перед дальним походом ночь Левандовский провел в штабном вагоне. Он с трудом поднялся по ступенькам, держась за стену, прошел к себе в салон. Увидев мужа в таком состоянии, Лидия всполошилась, приложила руку к пылающему лбу и безошибочно определила:

— Ты болен, Михаил? Тебе надо лечь в постель.

— Какая постель, моя дорогая? Завтра уходим на Астрахань. Возьми с собой только самое необходимое, а про болезнь мою никому ни слова.

— Конечно, конечно, Миша! Ложись, я согрею тебе чаю.

Утром сквозь задернутую занавеску проглянул робкий луч света. Командующий с трудом поднялся на ноги, подошел к окну, раздвинул шторки. Над стылой степью занимался ясный, морозный солнечный день. Ослепительно сверкали кристаллы белого, свежевыпавшего снега. Бесшумно вошел адъютант:

— Товарищ командующий! Ночью дивизия Мейера ушла из города.

Левандовский молча глядел вдаль. Впереди лежала сухая, безлюдная, неумолимая, как смерть, прикаспийская пустыня, сзади — сильный беспощадный враг. Он был совсем близко, со стороны Старого Терека уже доносился грохот орудий — то, до конца выполняя свой долг, отчаянно дрались с деникинцами неустрашимые кочубеевцы.

— Передайте Пересвету: пусть подготовит приказ об отходе на Астрахань. Все бронепоезда взорвать, машины и тяжелые орудия уничтожить, все ценное имущество сжечь.

Командарм подписал приказ со спокойной совестью. 11-я армия до конца выполнила свой долг. Даже враги отмечали ее мужество. В своей книге «Очерки русской смуты» генерал Деникин писал: «Воинский дух ее, невзирая на отсутствие непосредственного управления центра... был неизмеримо выше, чем в других красных армиях. Справиться с ней нам было труднее, чем с другими. Борьба с ней стоила нам больших потерь. И не раз, разбитая, казалось бы, до основания, она возрождалась вновь и вновь, давая твердый отпор».

Выступая на заседании Кубанской рады, Деникин говорил, что в борьбе с 11-й армией только убитыми он потерял 30 тысяч человек. По его словам, корниловские и марковские офицерские полки, имевшие по 5 тысяч человек, выходили из боя, имея в своем составе по 200–500 штыков.

...По степи двигалась разбитая, но не сломленная духом армия. Бойцы предпочли лучше умереть во время трудного перехода, чем сдаться на милость врагу. Командарм с болью в сердце глядел на нескончаемый поток красноармейцев, одетых в потрепанные шинели и рваные кожухи, на повозки с беженцами и больными, на колонны всадников. Он присоединился к одной из последних групп, прикрывавшей отход армии. Жену Михаил Карлович усадил на повозку, а сам пошел с бойцами пешком. Несколько раз Лидия предлагала ему сесть на возок, но командарм упрямо мотал головой, мужественно переносил все тяготы и лишения.

Миновали Черный Рынок — последнее село в устье Терека, за его околицей потянулись песчаные буруны, припорошенные снегом. Колонны двигались и в ночную пору. Тот, кто, поддавшись минутной слабости, садился на землю, уже не поднимался. Многочисленные тела людей и трупы лошадей отмечали длинный путь отступающих войск. Зима в тот год выдалась суровой. Через сутки после выхода из Кизляра загудела над степью пурга. Сухой, колючий снег, смешанный с песком, поднялся в воздух, с силой бил в лицо, слепил глаза, забивался в рот и уши. К утру стихия разыгралась с еще большей силой.

— Все! Конец нам! Шурган пришел, — говорили бывалые люди. — Теперь несколько дней будет свирепствовать.

Командарм переходил от одной группы бойцов к другой, подбадривая их:

— Товарищи! Наше спасение только в одном — идти, не останавливаясь, держитесь кучнее, помогайте ослабшим. Не падайте духом, я верю, что вы еще вернетесь на Северный Кавказ победителями!

Низко нагнув головы, прикрыв их рукавами шинелей, закутав лица башлыками, платками, шарфами, красноармейцы и командиры медленно брели по сугробам из песка и снега.

Странно, но на пронизывающем до костей ветру Михаил Карлович не чувствовал холода, наоборот, ему стало жарко и душно, он стал задыхаться, прошел еще несколько шагов... и потемневшая степь разом куда-то исчезла.

Очнулся он на третьи сутки. Измученная лошадь устало тянула тяжелую телегу. Холодный ветер с Каспия утих. Первое, что увидел Михаил Карлович, открыв глаза, — это искрившиеся под зимним солнцем блюдца соленых морских лиманов, окруженных сухим камышом.

— Миша, тебе лучше? — услышал он голос жены.