Легенда о корабле

Гаврилов Дмитрий ЛЕГЕНДА О КОРАБЛЕ

«Научный мир потрясен недавней археологической находкой. В одной из многочисленных пещер юго-восточной Гренландии обнаружена хорошо сохранившаяся большая триера, возраст которой по предварительным подсчетам составляет около 2500 лет. Это судно водоизмещением более 275 тонн, 60 метров в длину, ширина корабля 7 метров и осадка более трех метров. Последние семь столетий пещера находилась под слоем ледника, и была практически герметично закрыта, что обеспечило формирование вокруг деревянного корабля особой атмосферы. Рядом с триерой найдены свидетельства религиозных обрядов и подношения кораблю-богу.»

(за архивным номером 134/2001 из Единой электронной библиотеки Института Времени, со ссылкой на журнал «Мир науки», N 12, 2001.)

* * *

Острый прут выводил на песке замысловатые знаки. Наступил первый год пятьдесят четвертой Олимпиады[1]. Солон сидел на морском берегу и производил грустные расчеты — сколько лет и зим ему еще предстоит увидеть прежде чем сойти в царство мрачного Аида.

— Куда уж больше? Ликург, он верно поступил, но голодом так уморить себя — пожалуй, изуверство!

Спартанцы — люди не во всем, иной раз, кажутся волками, а вместе с тем — герои из героев. По мне и яд сгодится. Видно, каждый поймет со временем, что годы на исходе, но стоит ли так торопить события, когда они нисколько не торопят? А гекатомбейон[2] в разгаре…

— Солон! Господин! — донеслось издалека, но мудрец ничего не слышал за своим неутешительным занятием.

Лучезарный Гелиос закатил волшебную колесницу за край Ойкумены. Сумерки спустились к подножию гористой Эллады.

— Солон!

Нет, философ был сейчас глух к голосу смертных. Он внимал лишь всемогущим мойрам, богиням судьбы, со всей доверчивостью, на которую способен, и с осознанием неизбежности конца.

Десять лет тому назад мудрец покинул Афины в зените славы законодателя и государственного мужа, взяв с граждан клятву, подобно легендарному основателю Олимпийских игр, спартанцу Ликургу, что пока он не вернется на родину, никто не посмеет изменить его законов.

Да, раньше верили в силу клятвы, в те стародавние времена именитые люди ценили общественное превыше личного и добровольно удалялись от дел, они умели держать слово пред ликом отчизны и истории. Клятвопреступление каралось неумолимыми Эриниями, богинями неотвратимого возмездия, однако, сейчас их никто не испугается. Не боятся ныне ни Бога, ни Пекла, а клянутся рельсами под колесами поездов.

Родину свою пощадил я,
Тирании и жестокой силы в ней не собрал.
Славы своей не позорил я, не сквернил,
Каяться не в чем Солону.
Да, я народу почет предоставил,
Какой ему нужен: не сократил его прав,
Впрочем, не дав и новых зато…

— Вот, наверное, твоя первая ошибка, о Солон.

— Кто это? — мудрец обернулся, но никого не разглядел в сгустившейся тьме.

— Не все ли равно! Можешь считать, я — Гермес. Ты симпатичен мне, смертный, а потому — берегись!

— О, всемогущие боги! — философ в испуге вскочил.

— Считай меня кем хочешь. Слушай и внемли! Писистрат — твой ученик…

— Да! Лучший он из лучших.

— Думал о всех ты. Всем угодить собирался и получил, что хотел?

— Да, я подумал о тех, кто силу имел и богатством прославлен, чтоб никаких им обид не чинилось.

— Так, берегись. Люди забывчивы на хорошее.

— Где ты, о Голос, полный лукавства?

Но в ответ прозвучало такое пророчество:

— Минует ночь, за нею — день
Недолгий срок, не спорю,
И в славный порт Афин, Пирей,
Войдет посланец моря.
Он Океаны бороздил
От гордой Финикии
До Пунта[3] Южного и плыл
Назло земным стихиям.
Свободы зная вкус хмельной,
Зови метеков за собой!
Столпы Геракла смотрят вслед
Лишь храбрый пьет вино побед!

Первые слова были почти пропеты, а последние — Солон едва расслышал.

— Хвала Эрмию! — Солон с восхищением внимал великому богу.