Легенда о лиловом драконе

— Ба! Какие у нас гости! — раздалось прямо за спиной, и он, напряженный, будто тетива лука, даже подпрыгнул от неожиданности. И тут же услышал знакомый грудной смех. Беанна. Божественная Триада, а она-то что здесь делает? — Помогаю будущему мужу, — сообщила Беанна, и Тила понял, что, по крайней мере, часть вопроса задал вслух. И опять вздрогнул: кого она имеет в виду? Они расстались больше полугода назад: неужели нашелся дурень, что согласился взять в жены распутницу? Или Беанна решила… — Не бойся, не тебе, — снова рассмеялась она, очевидно, поняв по его вытянувшемуся лицу ход мыслей. — С тобой мы, слава Ойре, все давно выяснили, и, думаю, ты рад этому уж точно не меньше моего. А потому я никак не ожидала увидеть сейчас тебя. Какими судьбами? Раздача грибов давно закончилась.

Тила оставил этот язвительный тон без внимания и скрепя сердце сообщил о цели своего визита. У Беанны округлились глаза.

— Серьезно? Господин градоначальник наконец оценил женский труд? Да еще и не посмотрел на то, что награду заслужила дочь какой-то повитухи?

Тила сжал кулаки. Собственные мысли, озвученные Беанной в столь неприглядном свете, показались вдруг низкими и крамольными. Что с того, что мать Ильги занимается столь мало ценящимся делом? Стоило только вспомнить, как сам Тила льнул к заботливым девичьим рукам, готовый отдать полжизни за глоток воды, а потом с затаенной надеждой ждал, что у Ильги найдется для него целебный отвар. Кто она такая, его тогда интересовало в последнюю очередь.

Лицо у Тилы покрылось краской, и он, не справившись, отвернулся от Беанны, чтобы та не поняла, как ему стыдно. Только этого не хватало!

Беанна, однако, сделав какие-то одной ей известные выводы, вдруг заулыбалась и окликнула Ильгу. Та пообещала через минуту подойти, а у Тилы неожиданно сильно застучало сердце, как не стучало даже перед боем. И потом каждый шаг приближающейся Ильги — легкий и почти неслышный — отдавался в его груди барабанной дробью. Тила ждал ее, как осужденный палача, без права на помилование. Слишком ярок в воспоминаниях был еще ее смех. И слишком тягостна собственная бестактность.

— Добрый день, — поздоровалась с ним Ильга так, словно они виделись каждый день и были, по меньшей мере, добрыми соседями. — Что-то случилось? Надеюсь, вы здоровы?

Ничего не понимая, Тила кивнул. Разве она не должна была изображать оскорбленное достоинство после их предыдущей беседы? Или закатить ему скандал в продолжение недавних событий? Почему же ведет себя так, будто ничего не случилось? И почему… Тилу это так задевает?

— От имени армелонских граждан и от себя лично… — начал он выученную за годы отцовского правления торжественную фразу, чтобы избавиться от непонятных чувств, но тут же осекся, осознав, что говорит неправильно. — То есть, тьфу, и от лица градоначальника хочу выразить тебе… вам признательность за помощь в сложные для города времена… время… — Тила тряхнул головой, пытаясь вспомнить нужные слова и чувствуя себя полнейшим олухом. Лицо вместе с шеей пылали, а на проклятия не хватало никакой фантазии. За что же отец его так наказал? — И вручить… вам… этот небольшой дар в знак признательности… и неоценимой… — Энда, и как у отца получается говорить складно и правильно? Или на него в такие моменты не смотрят бархатные серые глаза, не моргая, а словно… ловя каждое слово? — Короче, возьми… те! — разъярившись на самого себя, Тила резко протянул Ильге грамоту и мешочек с монетами. — Там все написано!

Он знал, что ведет себя, как самая настоящая свинья, а вовсе не как сын градоначальника. И на месте Ильги он швырнул бы этот кошель себе в лицо за подобное представление. Но она только спокойно приняла жгущие руки презенты и без самой крохотной улыбки поблагодарила за оказанную честь.

— Это наш долг — помогать каждому нуждающемуся, — объяснила она самым ровным тоном. — Но для развития госпиталя эти деньги придутся как нельзя более кстати. Сожалею, что вам пришлось потратить столько усилий на неприятного вам человека. В следующий раз можете просто бросить монеты в ящичек при входе. Туда, где написано: «Пожертвования».

С этими словами она развернулась и исчезла за тем же дверным проемом, откуда пришла. А Тила остался стоять, будто облитый грязью, и к бессильной ярости, бьющей в груди фонтаном, почему-то примешивалось совершенно бессмысленное разочарование.

Глава сороковая: Поджог