Легенда о Людовике

Она услышала, как что-то треснуло под ободком подсвечника, и тошнота волной подкатила к горлу. Демоница упала без крика, свалилась с кровати на пол бескостным мешком плоти, заливая ковер кровью из раскроенного черепа. Мгновение Маргарита стояла с опущенным подсвечником в руке, в ужасе глядя на собственный труп, отвратительно обмякший на полу в медленно расширяющейся темной луже. Глаза у ее двойника закатились, из раскрытого рта вытекла струйка крови и тут же засохла.

Маргарита бросила канделябр на пол и, дрожа, ступила вперед. Мертвое тело грузно привалилось к Людовику, но тот этого не замечал: он, как и прежде, стоял неподвижно, сжав руки и ни на миг не прекращая молиться. Маргарита схватила существо за плечо, содрогаясь от прикосновения холодной плоти, и попыталась оттащить, хоть оно и было слишком для нее тяжело. Она ощущала себя убийцей, заметающей следы: руки ее и платье выпачкались в крови, продолжавшей стекать по волосам демоницы из ужасной раны. Но она по крайней мере смогла убрать эту тварь подальше от Людовика, чтоб он не касался ее больше, — и этого было покамест довольно. Оттолкнув тело, Маргарита упала перед Людовиком на колени и обхватила руками его плечи. Они были такими деревянными и неподвижными, что она испугалась, хотя только что думала, что уже ничто не может ее испугать сильнее.

— Луи, — позвала она, беспомощно и отчаянно, и немного хрипло, так что едва узнала свой голос. — Луи, сир… супруг мой… взгляните же на меня…

Людовик повторил еще один стих псалма, потом замолчал и поднял на нее глаза.

В них было столько муки, тоски и столько несгибаемого упрямства, что Маргарита едва удержалась, чтоб не разрыдаться и не броситься ему на грудь.

— О мой дорогой, — проговорила она, бессознательно проводя рукой по его лбу и убирая мокрые от пота волосы с его лба. — Мой бедный, мой дорогой, все прошло. Я прогнала ее, эту ужасную женщину. Ее больше нет, прошу вас, взгляните же на меня и поговорите со мной…

Она не знала, что еще сказать, и просто молча заплакала, прижавшись лбом к его лбу и закрыв глаза. Людовик по-прежнему не двигался, и она чувствовала его теплое дыхание на своих губах.

— Это существо, — сказал он наконец, и Маргарита вскинулась, вглядываясь в его лицо и с радостью видя, что взгляд его проясняется. — Вы… Маргарита… вы его тоже видели?

— Видела. Видела, о мой бедный любимый супруг. Она была просто ужасна.

— Она была прекрасна, — медленно, будто в сомнамбулическом забытьи, сказал король. — И… ужасна. Да. Она предлагала мне себя, и она была… вы… Маргарита, это ведь вы?

— Я, сир. А чтоб вы поверили, я готова уйти сейчас же, чтоб доказать вам, что я — не она, и никогда бы не стала вас мучить.

Она хотела подняться, но Людовик ее удержал. Он пытливо всмотрелся в ее лицо, и Маргарита вздрогнула, подумав, что он, конечно, заметит кровь. Однако проследив за его взглядом и посмотрев на свои руки и платье, она увидела, что крови на них больше нет. Она оглянулась — и не увидела страшного тела рядом с ними — лишь кончик змеиного хвоста, торопливо и воровато исчезающий под кроватью, и услышала тихое злое шипение, отдалившееся и умолкшее через миг; а потом все окончательно стихло.

— Все шесть лет, — сказал Людовик. — Почти каждый день. Кроме тех ночей, когда… а порой и в те ночи тоже, стоило мне вернуться от вас к себе. Всегда. И одно и то же. Как вы думаете, это был суккуб? Святая мать Церковь отрицает их существование, но…

— Не знаю. Я не знаю, Луи, и не важно, что это было, — важно, что теперь оно оставит вас наконец в покое.

— Я думал, что помешался, — прошептал Людовик, закрывая глаза, и в его лице снова мелькнула та смесь отчаяния и упрямства, которую Маргарита видела во время молитвы. — Почти каждый день. И только когда я оставался один. Никто не видел. А сказать… как можно пылать вожделением к собственной, Богом данной супруге? Как можно осквернить священное брачное ложе безудержным сладострастием? Я грешен, Марго, — сказал он в порыве такого сильного, такого подетски искреннего раскаяния, что было невыносимо и стыдно на это смотреть. — Я ужасно грешен, и я даже на исповеди никогда не говорил об этом. Я отринул помощь Господа, и остался с ней один на один, я был близок к тому, чтобы сдаться. Я…

— Довольно, — сказала Маргарита, прерывая его сбивчивую речь и беря в ладони его лицо. — Луи, ее нет здесь больше, зато есть я, та я, с кем вас венчали в Сансе. Скажите же мне, не ей: это правда? Вы вожделеете меня?

Он зажмурился, как дитя, играющее в прятки и истово верящее, что если оно спрячется так, чтоб никого не видеть, то и его самого никто увидеть не сможет.

— Всем своим сердцем, — с трудом проговорил Луи, не открывая глаз. — И… телом. И всей своею душой, Маргарита, я вожделею моей жены. Я тушил у вас свечи и не велел раздеваться вам оттого… я боялся… что не сдержусь… что…

— Так не сдерживайтесь же больше, любимый, — сказала Маргарита и поцеловала его в губы — первый раз за все годы, что они были женаты.