Легенда о малом гарнизоне

Ромка так же медленно, без единого резкого движения поднес винтовку к плечу, прицелился и повел ее за самолетом, ловя его темп; потом взял небольшое упреждение и выстрелил.

Наверное не попал в летчика, а если и попал, так не очень серьезно. Зато разбудил. Немец кинул машину в сторону, на крыло, высунулся и погрозил кулаком. Ромка разрядил ему вслед обойму, почти не целясь, это была пустая трата патронов, но ни досады, ни сожаления не испытал. Он смотрел, как самолетик, набирая скорость, лезет вверх, как он разворачивается где-то над совхозом, а может, и чуть подальше.

Снова непонятная апатия овладела им, но Ромку это не волновало. Он сидел на серых, рассохшихся, промытых дождями, прожженных солнцем досках, овеваемый легким ветерком, уже прогретым, лишенным прохлады, уже собирающим запахи зноя, чтобы к полудню загустеть и остановиться в изнеможении; сидел мирно и покойно, и даже чуть ли не дремал, наблюдая сквозь ресницы, как сердито жужжит далеко в небе маленькое насекомое, как оно там суетится, ловчит…

Ну, сейчас порезвимся!..

Он поднялся, пристегнул ремень, вставил новую обойму и передернул затвор. «Туго что-то ходит, – отметил он, – никогда бы не подумал, что Эдька не чувствует оружия».

Он посмотрел по сторонам; на холмы, рощи и поля – отсюда, с пятнадцатиметровой высоты, вид был прекрасный, – расставил ноги, при этом чуть притирая подошвы, словно проверял, не скользят ли сапоги, словно искал для каждого сапога самую остойчивую, самую идеальную точку опоры; нашел; перехватил поудобнее винтовку, чтобы сразу, как вскинешь ее к плечу, стрелять не прилаживаясь, и сказал себе: «Я готов».

Немец, кажется, только этого и ждал.

Несколько мгновений висевший на месте самолетик стал расти. Он мчался в атаку прямо на Ромку, несся на него, как с горы. Жужжание перешло в рокот, потом в вой, который становился все выше, все пронзительней. Вой несся сквозь Ромку, но не задевал: это для психов впечатление, а Ромка к таким вещам был не восприимчив. Он стоял не шелохнувшись, упершись хорошо притертыми подошвами сапог в серый дощатый настил, опустив руки с винтовкой, только руки сейчас у него и были расслаблены, но это необходимо – они должны быть свежими и твердыми, когда придет время стрелять. Он следил прищуренными глазами за надвигающимся в солнечном ореоле, в ослепительном сиянии врагом (немец был хитрец, он заходил точно по солнцу) и считал: «Еще далеко… далеко… вот сейчас он выравнивает самолет как раз на площадку… вот уже я в паутине прицела… он меня затягивает в самый центр… сейчас будет нажимать на гашетку…»

Короткий стук пулемета, всего несколько выстрелов, оборвался сразу, потому что Ромка, чуть опередив его, сделал два маленьких шага в сторону, так что левая нога стала на край доски. Пули просвистели рядом, а Ромка уже шел на противоположный край площадки, и опять он чуть опередил немца, потому что хотя вспышки новых выстрелов трепетали в такт его шагам, пули прошли мимо – там, слева. Больше он не успеет скорректировать свою телегу, понял Ромка и засмеялся, но ему тут же пришлось броситься плашмя на настил и даже вцепиться пальцами в щели между досками, чтобы не стащило, не сбросило вниз, потому что летчик озверел оттого, как его простенько провели, и, пренебрегая собственной безопасностью, пронесся в двух метрах над площадкой. Ромке даже показалось на миг, что это конец, но все обошлось, он сел и, задыхаясь, закричал вслед самолетику:

– Ах ты, гнида! Ты ж меня чуть не уронил!..

Винтовка лежала тут же. Если б она упала вниз, пришлось бы спускаться, и дуэли был бы конец. А так… Самолетик делал вдали широкий круг, у Ромки было предостаточно времени, чтобы сбежать, по двум лестницам и спрыгнуть на землю. А там он бы нашел, где схорониться. Но так мог поступить кто угодно, только не Ромка Страшных.

Он подобрал винтовку. Жаль, что не пришлось пальнуть ему вслед, ведь совсем был рядом – рукой достать можно. Теперь он, конечно, изменит тактику, отбросит джентльменство и еще издали начнет поливать из пулемета. Тяжелый случай. А еще надо придумать, как уберечься от воздушной волны. Если не придумаешь, значит, из бойца, из поединщика превращаешься просто в беспомощную, безответную мишень. Это будет никакая не дуэль – расстрел!..

Только сейчас Ромка оценил вполне, как чудовищно не равны условия, в какие поставлены он и немец. Это, впрочем, не поколебало его решимости. Дело в том, что если первые выстрелы он сделал не задумываясь, так сказать, автоматически, то остался на этой площадке (вместо того, чтобы удрать) совершенно сознательно. Тут и в помине не было риска ради риска, фатализма, желания испытать судьбу, поиграть со смертью в «кошки-мышки». Просто он подумал, что в первом же бою сбить вражеский самолет – это совсем неплохо для его, Ромки Страшных, вступления в войну. Достаточно красиво. Вполне в его стиле. Он очень надеялся на свою хитрость и находчивость, считая свои шансы ничем не хуже. А выходит – недооценил немца…

Самолетик уже мчался в атаку.