Легенда о малом гарнизоне

От воздушной волны было спасение: если спуститься в люк и стоять на лестнице. Но тогда немцу достаточно перейти на бреющий полет, и он расстреляет Ромку – малоподвижного, по сути, распятого на этой лестнице. – как мишень в тире.

Нет, об удобствах надо забыть.

Он перекинул ремень винтовки через плечо, чтобы висела стволом вперед, а руки оставались свободными, отступил к заднему краю площадки и опустился на одно колено. И когда самолетик приблизился до трехсот метров и можно было ждать, что вот-вот ударит по площадке свинцовый град, Ромка соскользнул на уходящее вниз бревно – одно из трех, на которых держалась эта площадка, – и прилепился к нему, обхватив его руками и ногами.

Пули жевали настил. Казалось, кто-то со всего маху втыкает в доски кирку – и тут же с треском, «с мясом» ее выдирает. Последние пули шли горизонтально: немец перешел на бреющий и мчался метров на пять ниже уровня настила и бил, бил, но слишком поздно он это затеял, только дважды пули звонко ткнулись в бревно, да и то далеко от цели, потому что Ромка успел соскользнуть ниже на пять метров; там был треугольник из поперечных балок, к одной из которых прилепилась маленькая промежуточная площадка. Ромка едва успел встать на бревно и вскинуть винтовку, как из-за настила вынырнул уносящийся вверх самолет. Ромка смачно выстрелил дважды и засмеялся. Все-таки бой шел на равных!..

Балансируя руками, он пробежал по бревну до площадки, но не успел еще ступить на ведущую вверх лестницу, как вокруг него засвистели, застучали в дерево, завизжали, рикошетируя от железных угольников и скреп пули.

Чертов немец успел возвратиться!

Только теперь началось настоящее.

Самолетик преобразился. Он ожил. Он перестал быть машиной. Это был вепрь, носорог, крылатый огнедышащий змей, огромный и стремительный. Он вился клубком вокруг вышки, бросался на нее, ревя и визжа, он сотрясал ее, и Ромке казалось, что вышка шатается, что это уже никакая не вышка, а качели, иначе как объяснишь, что вот всего мгновение назад перед его глазами было небо, и уже – земля, и снова площадка летит вверх, и снова рушится – в визге, грохоте и реве. И уже чудились ему вокруг какие-то страшные морды, ощеренные пасти, и хвосты, и хохот…

Немец брал верх. Он уже морально уничтожил этого жалкого человечишку, который вертелся юлой, метался среди бревен как в клетке и совсем потерял голову. Осталось в последний раз без спешки зайти в атаку и спокойно расстрелять эту букашку.

Немец брал верх. Он понял это. И это же понял Ромка. Земля колебалась перед глазами, словно крылья огромной птицы, бревна вертелись вокруг каруселью, горло было раскалено и забито песком, и сердце силилось выскочить из него – и не могло. И когда Ромка представил, какое жалкое зрелище собой представляет – и это он, который так красиво начал эту игру. Как же вышло, что все повернулось наоборот, что немцу удалось его замордовать, что вместо дуэли получилась травля?..

«Хватит», – сказал себе Ромка и встал во весь рост посреди издерганного, расщепленного пулями настила – точно там, где он стоял в самый первый раз и в той же позе.

Он открыл флягу и спокойно сделал несколько глотков, косясь в сторону немца.

Самолет мчался прямо на него, а Ромка ждал, расслабив руки, давая им передышку, чтобы не дрожали, если ему так повезет, что он сможет выстрелить. Он уже не прикидывал, сколько остается до самолета и что сейчас немец делает, когда начнет стрелять; и что самому предпринимать – не думал, Он просто считал: один, два, три… – размеренно считал, чтобы сосредоточиться, чтобы успокоить сердце и нервы. И ему это удалось, он даже сумел отвлечься на несколько мгновений; они выпали из его сознания, а потом он как будто очнулся и вдруг понял, что самолет все еще не стреляет. Он был уже совсем рядом – вот-вот врежется – и не стрелял…

Опять рокочущий смерч пронесся над Ромкой, но он не упал; он встал боком, уперся и выдержал воздушный удар, но пока восстановил равновесие и хорошенько прицелился, самолет уже был далеко. Ромка все-таки выстрелил, не столько для дела, сколько для нервной разрядки: все же эти несколько секунд ему нелегко достались. Он испытал разочарование, что немец не стрелял; этим вроде преуменьшалась Ромкина доблесть. И еще он чувствовал, как опять подступает злость. Ведь немец продолжал с ним играть, как кошка с мышонком.

«Ну, ты у меня доиграешься», – пробормотал Ромка, но тут случилось нечто неожиданное: немец не кинулся в лобовую атаку, а стал мешкать, сбросил скорость и как-то неуверенно, нерешительно пошел по кругу, причем и круг-то он делал на приличном отдалении, свыше ста метров. Летчик высунулся из кабины и опять погрозил Ромке кулаком.

Ромку вдруг озарило: да ведь у немца патроны вышли!

Он захохотал и, не целясь, пальнул в сторону самолета.

– Эй ты, паршивый змей! Гнилая требуха! Куриный огузок! Ну давай! налетай! дави! – Еще выстрел. – Что я вижу: ты хочешь оставить меня одного? Ты делаешь мне ручкой? И тебе вовсе не нравится прощальный салют? Ах ты, падло!..