Легенда о малом гарнизоне

– Помилуйте, герр майор, да их просто перестреляют! – изумился фельдшер.

– Может быть, – меланхолически кивнул Иоахим Ортнер, – а может быть, и нет.

– Но ведь это… Это уже пятьдесят лет никто не соблюдает! Еще с прошлой войны. Да и флажков таких у нас нету.

– Сделайте. И чтобы через пять минут, – майор поглядел на часы, – я видел, как санитары бегут к холму. Слышите? – только бегом. У нас мало времени. К тому же там умирают их товарищи!..

– Слушаюсь, герр майор.

– В утешение им скажите: при первом же выстреле в их сторону приказ теряет силу.

Эксперимент дал отвратительные результаты: по санитарам русские не стреляли. И если в первой экспедиции санитары подобрали кого попало и тут же припустили назад, то во второй они уже выбирали именно тех, кому помощь нужна прежде всего, а перед третьей парой перевязали вообще всех раненых на склоне, причем осмелели настолько, что осмотрели и тех, что добежали почти до самых пулеметов, но среди них живых не было ни одного.

«Дело плохо, – думал Иоахим Ортнер. – Выходит, это идеалисты. А идеалиста победить невозможно. Его можно только убить».

Он предпочел бы даже фанатиков. Фанатизм слеп – и его не сложно одурачить; он предельно напряжен – значит, найди критическую точку, и он сломается от легкого удара. Но фанатики расстреляли бы санитаров, не задумываясь…

Вторая атака вышла нескладной. Хотя майор и так не много от нее ожидал. А что выиграл? – время, которым не знал, как воспользоваться. И цену пришлось заплатить непомерную.

Рота поднялась и пошла к холму в полной тишине. Цепь была редкая и не производила впечатления силы. Но что-то необычное все же таилось в этом зрелище; оно создало напряжение, и с каждой минутой закручивало его все туже. Даже с гауптмана В. Клюге соскочила его показная бравада. Он то и дело одергивал китель, пытался острить с другими офицерами, но получалось нелепо, и он тут же говорил «извините»; майор поймал на себе несколько его быстрых взглядов, которых сразу не понял; причина их выяснилась в самый последний момент, когда гауптман, переборов возникшую накануне антипатию, спросил его:

– Майор, если не секрет, из каких вы мест?

Все дело было в тоне. Он как бы говорил: сейчас начнется бой, и, возможно, кто-нибудь из нас его не переживет; так почему бы в такую минуту не забыть мелочные счеты? Ведь как приятно, когда рядом человек если и не близкий, то хотя бы открытый и понятный; если в отношениях – пусть лишь намеком, – проклюнутся душевность и доброта.

В глазах майора Иоахима Ортнера это было признаком слабости, непростительной для офицера.

Он не только не повернулся – даже бинокль не опустил. Сказал отрывисто:

– Вам пора, герр гауптман…

Тягачи заревели и поволокли пушки из ложбины. И тут выяснилось, что гауптман дал маху: выезд из ложбины оказался единственным. Батарея выдвинулась на позицию не вся сразу, а поочередно, орудие за орудием. Счастье, что ни один из тягачей не забуксовал на рыхлом склоне; тогда бы вообще ничего не получилось. Да и красные прозевали начало маневра. Уже вытягивали последнюю пушку, когда поблизости разорвался первый осколочный.

Красные не спешили. Да и наводчик у них был никудышный. Только после четвертого выстрела был ранен один из комендоров. За это же время батарея успела осыпать снарядами и танк, и действующий пулеметный бронеколпак. Но пятый осколочный сразил еще двух комендоров, а шестой лег точнехонько посреди позиции и внес смятение.

Телефонист подал трубку.

– Герр майор, позвольте отступить, пока нас всех не перебили, – срывался на дискант голос Клюге.

– Ни в коем случае. Продолжайте бой, – ровно сказал Иоахим Ортнер. – Вы же понимаете, герр гауптман, сейчас только от мастерства и мужества ваших людей зависит успех атаки.

И не стал больше ни слушать, ни говорить; отдал пищавшую трубку телефонисту.

Он ничуть не лицемерил. Действительно, сейчас все зависело от Клюге. Подави он пулеметы красных – и доту не удержаться, потому что цепь уже приближалась к вершине; еще совсем немного – и солдаты войдут в зону поражения собственных снарядов; что поделаешь, приходилось рисковать; что угодно, только бы молчали эти проклятые пулеметы.

Таковы были надежды. Однако сложилось иначе. Очередной удачный выстрел из дота разбил одну из пушек и толкнул гауптмана Клюге на самоуправство: он вызвал тягачи, которые едва успели сползти в овражек. Но тут уж красные не сплоховали и сразу перенесли огонь. Правда, целились они долго, зато от первого же снаряда загорелся тягач как раз на выезде из овражка. Одна машина внизу оказалась отрезанной от своих, две все же добрались до позиции и зацепили по пушке, но от следующего снаряда один тягач вспыхнул, а пушка перевернулась. Тогда с позиции побежали все – и водители и командоры.