Легенда о московском Гавроше

Арбуз, Стеша, мальчишки — продавцы газет чувствовали себя тоже героями, ведь листовки, разнесенные ими по всей Москве, помогли сломать замки тюрьмы.

Среди толпы встречавших Андрейка увидел дедушку Кучкова в сопровождении пекарей. Два здоровенных парня притащили к дверям тюрьмы корзину, полную сдобы. Дедушка Кучков обнимал и целовал выходящих из тюрьмы солдат, одаривал бубликами и приговаривал:

— Сынки, родные! Милые вы наши! Примите вот, откушайте. Пекари мы…

Двинцы, улыбаясь, принимали его подарки.

Многие люди плакали.

А двинцы шли и шли. Многие пошатывались. Ослабевших после голодовки поддерживали товарищи. Время от времени из толпы раздавалось «ура».

Освобожденных усаживали на извозчичьи пролетки, в автомобили и увозили в военные госпитали.

Стеша так плакала, что сквозь слезы едва не проглядела среди освобожденных отца. Он сам узнал ее, когда, подсаживаемый народом, влезал в грузовик.

— Стеша, скажи маме, скоро буду! Мы в Озерковский госпиталь! На поправку.

Автомобиль, фыркнув, загрохотал по булыжнику.

КТО ОН, ПОЛКОВНИК РЯБЦЕВ?

Отработав в офицерском буфете, Филонов возвращался домой пешочком через Кремль и здесь обычно встречался с Лукашей, который в это время выводил на прогулку рыжего сеттера, любимца полковника.

— Ну-с, как развивается шахматная партия между Мининым и Пожарским? спрашивал он сына. — Какие нынче ходы сделаны?

Мининым он называл московского городского голову эсера Руднева, Пожарским — полковника Рябцева. Перебрав в уме всех известных политических деятелей, старый лис Филонов решил, что именно они способны усмирить смуту и восстановить на Руси твердую власть.

В последнее время Руднев и Рябцев очень сблизились и проводили вечера за игрой в шахматы в кремлевской квартире полковника, чтобы, как они говорили, «почесать мозги на сон грядущий». Передвигая шахматные фигурки, игроки негромко переговаривались.

Лукашка с лакейской чуткостью улавливал их разговор.

— Сегодня полковник Рябцев опровергал господина Руднева, сказавшего, будто у Лавра Георгиевича есть шансы снова всплыть на поверхность. «Нет, сказал полковник, — история не любит неудачников».

— А городской голова что в ответ?

— Господин Руднев согласился и сказал: «У нас военная диктатура не пройдет. Спасение России должно возглавить гражданское лицо, новый Кузьма Минин».

— Ход конем! Кого же он выдвигал в Минины?

— Господина Рябушинского, финансового туза. «Его, — говорит, — все деловые люди поддержат».

— Не пройдет! Много наболтал, плохо прославился.

— Вот и полковник того же мнения, что и вы, папаша.

— Умен. Значит, не нашли еще Минина. А кого прочат в Пожарские? Брусилова не называют?

— Нет, папаша…

В последнее время Филонова многое сердило. Главное — неустойчивость. Неустойчивость во всем: деньги-керенки неустойчивы; сам премьер неустойчив; в семье тоже неустойка: Глаша, красавица Глаша, приманка будущего ресторана «У Георгия», чуть не совершила глупость, задумав сочетаться гражданским браком с барчонком фон Таксисом. Хорошо, что на пути к этому несообразию оказался один решительный человек — слесарь телефонного завода Петр. Встретил он барона и, взявши за грудки, сказал: «Отстаньте от девушки, барин, увлечете ее и бросите по вашему господскому обычаю. И тогда ох плохо вам будет!»

Глаша, оставив барчонка, влюбилась в этого слесаря. Беда с молодежью! Скорей бы порядок наступил!

— Слушай их внимательно. Слова не пророни. Нам все надо знать, чтобы в ходе не ошибиться, — наставлял Филонов Лукашу.

Вскоре случилось, что Лукаша прибежал в буфет к отцу с важной новостью.

— Играем главную нашу партию, папаша. На большой выигрыш. Кто — кого.

— С господином Рудневым?

— Нет, с самим Михаилом Константиновичем!

— Это кто же такой?

— Не знаете, папаша? — Лукаша был очень доволен. — А ведь этот шахматист еще против царизма играл под таким именем. Важнейший шахматист!

— Масштабная игра, — в некотором недоумении изрек Филонов. Любопытственно…

— Михаил Константинович красными двигает. Сильнейшие фигуры у него зовутся Мастяжарт, Бромлей, Гужон…

— Прибавь завод Михельсона, крепость большевизма! — уточнил Филонов-старший.

— Учитывается. А у полковника Рябцева в распоряжении Алексеевское военное училище, Александровское, Лефортовские кадетские корпуса. Школы прапорщиков.

— Это все слоны, ладьи, кони — фигуры боевые, да к ним нужны пешки!

— Пешки-юнкера!

— Отличные пешечки! Беленькие, чистенькие, толстоморденькие! Филонов-старший заходил кругами, потирая руки. — Постой! — остановился он. — А куда вы денете сто тысяч солдат Московского гарнизона?

— Полковник их обезоружил! Из всех ненадежных полков винтовочки юнкерам, а солдатам одни учебные, негодные к стрельбе оставил.

— Наполеон! — всплеснул руками Филонов. — И что это за Михаил Константинович? Как это он с таким стратегом, полковником Рябцевым, решает сражаться? У него что, две головы на плечах?

— Больше, папаша! — посерьезнел Лукаша. — Михаил Константинович — это конспиративная кличка Московского комитета партии большевиков.

Филонов присвистнул: