Легенда о прекрасной Отикубо

Настал день свадьбы. В доме тюнагона все было готово к тому, чтобы отпраздновать ее самым пышным образом. Митиёри послал к своему двоюродному брату слугу с напоминанием:

«Торжество, о котором недавно у нас шел разговор, состоится сегодня вечером. Будь в известном тебе доме ровно в час Пса».

«Я сам очень хочу пойти туда. Буду непременно», — последовал ответ.

Когда хёбу-но сё сообщил отцу о своем замысле, то его взбалмошный и не очень далекий отец даже и не подумал, сколько горя причинит людям опрометчивый поступок юноши.

— Ты, конечно, никогда не прослывешь душою общества, но тебе надо бывать в свете. Вот прекрасный случай! Иди же, иди скорее! — торопил он сына.

Наконец хёбу-но сё отправился на свадьбу, нарядившись самым лучшим образом.

Все родные и домашние невесты были уже в полном сборе, щеголяя один перед другим роскошью своих нарядов. Как только возвестили о приходе жениха, его тотчас же провели в дом.

В этот вечер глуповатый вид хёбу-но сё никому не бросился в глаза. Напротив, в тусклом свете вечерних огней тощий юноша показался изящным аристократом. Женщины в доме много наслышались о том, каким блестящим светским человеком слывет в высшем обществе жених, и заранее были готовы им восхищаться.

— Ах, ах, какая у него тонкая, изящная фигура! — шептали они друг другу.

Госпожа из северных покоев просияла улыбкой.

— Да, ловко я подцепила жениха! Мне по этой части везет. Все зятья у меня как на подбор. А этот, говорят, скоро станет министром, — хвасталась она направо и налево.

— Правда, правда! — соглашались с ней все.

Синокими, не подозревавшая, какому олуху она досталась, взошла с ним на брачное ложе. Когда наступило утро, молодой супруг возвратился к себе домой. Митиёри немало забавлялся, стараясь представить себе все те нелепые недоразумения, которые должны произойти на этой свадьбе.

— В доме твоего отца прошлым вечером торжественно встречали нового зятя, — сказал он своей жене.

— А кто он? — спросила Отикубо.

— Зовут его хёбу-но сё. Он сын моего дяди, начальника ведомства торжеств и церемоний. Красивый муж достался твоей сестре, один нос чего стоит!

Отикубо засмеялась:

— Почему же именно нос? Странная похвала.

— Нос у него лучше всего. Ни у кого на свете нет такого носа. Вот сама увидишь. — И с этими словами Митиёри прошел в комнату для слуг и набросал записку своему двоюродному брату:

«Послал ли ты любовные стихи своей жене, как это принято на другое утро после свадьбы? Если нет, то вот тебе готовые, они очень хороши:

Я слышал, люди говорят,
Что утром после первой встречи
Сильней становится любовь.
Но в этой истине теперь
Я что-то начал сомневаться…

А внизу хорошо бы добавить какой-нибудь изящный намек, например, слова из песни:

Напрасна красота
Осенних листьев хаги,
Она постыла мне!..»

Письмо прибыло как раз в ту минуту, когда хёбу-но сё тщетно ломал себе голову, не в силах сочинить ни единой стихотворной строки. Он очень обрадовался, переписал стихи, не вникая в их смысл, и поторопился отослать своей молодой жене. А потом он написал Митиёри:

«Вчера вечером все удалось как нельзя лучше. Никто и не думал надо мной смеяться. Подробности расскажу при встрече. Я еще не успел отослать письмо своей жене, так что стихи твои пришлись кстати». Митиёри позабавила вся эта история.

Нельзя сказать, чтобы он был вовсе безучастен к судьбе Синокими. Но хотя и жаль ему было ни в чем не повинной девушку, он твердо решил отомстить мачехе любым способом.

«А после того, как месть моя совершится, — думал Митиёри, — я позабочусь о судьбе Синокими». Он очень опасался, что, узнав о несчастье своей сестры, Отикубо может, пожалуй, сильно огорчиться, и потому не обмолвился перед ней ни словом.

Митиёри дал волю разбиравшему его смеху лишь тогда, когда, оставшись наедине с меченосцем, начал рассказывать ему обо всем, что случилось накануне.

— Здорово вы придумали! — возликовал тот.

Не успел посланец хёбу-но сё явиться в дом тюнагона с любовным письмом, как письмо понесли показать новобрачной. Прочитав его, Синокими так и помертвела от стыда, судорожно сжимая листок в застывшей руке.

— Интересно, какой почерк у зятя? — полюбопытствовала Китаноката.

Прочла, и ей показалось, что она умирает.

Горький стыд пришлось пережить мачехе. Даже Отикубо, кажется, менее страдала от стыда в ту злосчастную минуту, когда Митиёри впервые услышал, какое унизительное прозвище дали ей вместо имени. Немного успокоившись, Китаноката внимательно перечитала письмо. Оно совсем не походило на те любовные послания, которые присылали в подобных случаях другие ее зятья. «Что это значит?» — встревожилась мачеха. Тюнагон отослал людей из комнаты и попробовал сам прочитать письмо, но глаза у него ослабели от старости, и он ни слова не мог разобрать.

— Эти светские любезники выводят тушью такие тонкие линии, мне не по глазам. Прочти мне вслух, — попросил он жену.