Легенда о ретивом сердце

Изба просторная, чистая, пахнут беленные мелом стены. Стол завален какими-то игрушками из глины. Гюрята не говоря ни слова, уселся на свое место и стал работать. Он макал медный крючок в растопленный воск и наносил им замысловатые узоры на глиняные яйца. «Ой, люли, люли-ди до-ладо…» — тянул весело и бултыхал яйцо в горшочек с краской, чтобы, вынув его, соскоблить воск. Потом по незакрашенным местам ловко проходил кистями, одной, другой. Писанки получались сияющие, нарядные, любо-дорого было посмотреть. Тончайшей, в три волоса, кистью старик наносил скупой узор, и яичко становилось неузнаваемым. Каждый раз, когда кончал расписывать, подмигивал Илейке и тянул свою надоедливую песню. Ни о чем не расспрашивал, кажется, его ничего не интересовало, кроме игрушек. И гость молчал, завороженный работой старого умельца. Одно за другим скатывались с его ладони разноцветные яйца — синие, зеленые, розовые, в веточках и травах и в каких-то замысловатых кудряшках. Их была целая куча.

Захотелось спать. Стянул сапоги, снял рубаху, меч положил под голову, лег на широкую лавку и облегченно вздохнул…

Солнечный луч ткнулся в открытую дверь, подпер стену. Конь нетерпеливо постукивал о порог копытом. В избе никого не было. Исчезла и гора разноцветных игрушек. Горшочки стояли на своих местах. Илейка поднялся, стал хозяйничать — принес воды из колодца, напоил и почистил коня, сам обмылся до пояса. Разжег печь, испек на угольях конину и съел. Потом оседлал Бура.

Город выглядел совсем иначе, чем вечером. Он показался Илейке шумным и веселым, не таким, как Муром. Избы крепкие, ладные, хотя много и халуп с обомшелыми кровлями, улицы мощены битыми черепками, кругом столько вишневых и сливовых деревьев. Народ простой, но важных люден в дорогих одеждах много. Не по нутру им, видать, владычество Киева — редко-редко кто перекрестится на собор. Илейка миновал несколько улиц. Встретился человек с большущей рыбиной на плече, за ним бежали два облезлых кота. Спросил у него дорогу на торг.

Чего только здесь не было! Возы сена, кони, коровы, горами лежали овощи, вязанки сушеной рыбы, шкуры.

— Сбитень, блины, мякушки! — кричал торговец.

— От блох, от блох! — размахивал пучком травы другой. — Одной только прядочкой можно перевести всех блох в Рязани! Заморская травка, за год до сотворения мира вывезена!

Рядами стояли звонкие горшки гончаров, горнцы для кладов — большие для богатых, маленькие для крестьянина или лесного бродяги промысловика. Косы, лемеха, подковы, замки кузнецов, хитрые изделия косторезов и златокузнецов. А какого только народу здесь не было! Длинноногие белокурые новгородцы, чистые, румяные, у каждого на голове богатая шапка; местные эрзяне, что ютились в северной части города за внутренним валом, приземистые и черноволосые, с медными кольцами в ушах; смуглые мордовцы; люди из племени емь, привезшие с далекого севера дорогие шкурки соболя и бобра; булгары, торговавшие расписной посудой; гордые подтянутые киевляне, поглядывавшие свысока. Над торгом висел разноголосый гул. Илейку окружили несколько хитрых с виду хазар, сторговали у него все добытое оружие. Всыпали серебро в шапку и исчезли. Первым делом Илейка купил две меры овса, накормил Бура, потом купил горячую медовую ватрушку, съел ее. Тут он заметил своего вчерашнего хозяина. Гюрята торговал писанками, но, видно, дело шло плохо — часто прерывал песню и во все стороны вертел головой, высматривая покупателя. Увидев Илейку, поманил его рукой. Илья подошел. Старик выбрал из горы яиц самое красивое, малиновое, с желтым пояском, и протянул его Илейке. Тот было полез за деньгами, но старик отчаянно замахал руками: «Ой, дид, дид, ладо… Ой, люли-люли, ладо». Илейка поблагодарил и бросил несколько монет к ногам старика. Завернул в рогожку всю горку игрушек, понес их к коню. Гюрята не удивился, подмигнул Илейке весело, стал собирать деньги, не обращая внимания на то, что вокруг собирается толпа зевак. Люди с любопытством и завистью смотрели вслед Илейке. Проехал к Западным воротам, не оглянувшись даже на город, миновал подъемный мост через мухавец — крепостной ров, который в мирное время заболачивался и служил огромной ловушкой для мух. Хорошо отдохнул и чувствовал прилив сил. Копье казалось необычайно легким.

Дорога отступила от Оки, стало совсем скучно ехать. Два или три раза переезжал речки вброд, а один раз перебирался вплавь. Для этого разделся, привязал все к седлу и, держась за хвост Бура, поплыл. На другом берегу играла ватага мальчишек, и он подарил каждому по писанке. Поехал дальше, рассматривая оставшиеся, чтобы как-нибудь скоротать время. Налюбовавшись писанкой, дарил ее кому-нибудь, кто попадался навстречу.