Легенда о Ричарде Тишкове

Стоит только пойти в аэропорт, сообразил он — и вроде бы успокоился. Но тревога отпустила не до конца. Спустя какую-нибудь минуту она опять взялась за Ричарда, опять гнала в укрытие, в толпу. Тревога была странная, и Ричард суетливо вслушивался в нее, пока не понял, что это не страх, а стыд, что спрятаться некуда, что Зина в тюрьме и на той неделе — суд.

Тут в нем словно включился какой-то мотор. Ричард стал действовать быстро и без колебаний. Он в тот же день рассчитался на работе, рассчитался в общежитии, съездил в аэропорт и сказал тому парню, командиру корабля, что хочет назад, в Степной.

— Трудновато теперь, — неохотно отозвался тот, — проходящий рейс сняли…

— Всему экипажу выпить поставлю, — с жалкой наглостью пообещал Ричард.

Про гитару он даже не помянул.

— Да в этом, что ли, дело, чудак-человек! — сердито буркнул летчик и покраснел. — Да если б можно было…

Тем не менее наутро Ричард улетел.

Бледный, напряженный, сидел он в переднем салоне, старенький его чемодан томился где-то в багажном отсеке, а над головой, в сетке, покачивалась, позванивала гитара. С самого отъезда из Степного Ричард так и не вынул ее из чехла. Теперь от гитары шел к нему страх и надежда: страх, что придется снова взять ее в руки, и надежда, что уж когда возьмет…

Ричард прилетел в Степной, доехал автобусом до города и стал жить там час за часом странной жизнью, будто внутри был пустой. Но все, что надо было делать, Ричард делал.

Перво-наперво он пошел в милицию, и ему сказали, что Зина сейчас на следствии, а дадут ли ему свидание — неизвестно.

— Вы ей, собственно, кто? — спросил внушительно молодой, лет двадцати шести, лейтенант.

— Знакомый, — ответил Ричард. И пояснил: — Это она ко мне лететь хотела. Шестьдесят четыре с полтиной — как раз билет до Тузлука.

— A-а… — сказал лейтенант. — Ну, это все равно не обстоятельства. Если к вам, так что ж — воровать можно?

— Я ей телеграмму дал, чтоб срочно летела, — с надеждой пояснил Ричард.

— Ну я-то могу понять, — помягче сказал лейтенант, — все бывает. Но суд такие вещи принимать во внимание не имеет права. Мало ли что телеграмма! Я, может, с Камчатки телеграмму получу. Что ж, я пойду воровать!

Он в упор, убеждающе посмотрел на Ричарда. Но возражений не дождался и спросил уже совсем по-иному, как парень парня:

— Чего писал-то?

— Ну вот… чтоб летела… Что жду.

Лейтенант помедлил:

— Жениться, что ли, хотел?

— Хотел, — твердо ответил Ричард.

Теперь, когда он все понял про Зину, ему и вправду казалось, что хотел, тогда еще хотел.

— А она была в курсе твоих намерений? — поинтересовался лейтенант.

— Нет, она не знала.

— Но рассчитывала?

— Навряд ли.

— И все же хотела лететь?

— Да вот хотела, — вздохнул Ричард.

Лейтенант оценил его взглядом и с некоторым недоумением качнул головой. Но потом, видно, решил, что на свете все бывает, тоже вздохнул и посоветовал:

— Тут надо давить по линии общественности…

После Ричард оказался в управлении, у Валентина. Тот как будто бы еще раздался в плечах и совсем врос в свой серый костюм, уже потершийся, но чистый, наглаженный…

— A-а, Тишков! — сказал он приветливо и, не вставая, протянул Ричарду руку через стол. — Куда ж ты исчез тогда? И не сказал, главное, ничего…

Он вспомнил что-то и продолжил, неодобрительно качнув головой:

— У нас как раз был смотр самодеятельности, здорово на тебя рассчитывали. Подвел ты нас, подвел…

— Я насчет Зины Малашкиной, — сказал Ричард. — Надо бы ее на поруки взять. Я тут был у следователя…

Валентин все так же неодобрительно покачал головой:

— На поруки… Скажешь тоже… Да у нас в общежитиях, — он возвысил голос, — восьмая кража за полгода! Совершенно обнаглели. По этим вещам надо знаешь как ударить! Мы вот общественного обвинителя выдвигаем, а ты — на поруки…

— Да она же — совсем другое дело, — вставил было Ричард.

Но Валентин твердо возразил:

— Нет, сейчас такой момент — никаких поблажек. Открытый показательный процесс! Уже о помещении договорились…

— Тут больше я виноват, — глухо сказал Ричард, — я ей телеграмму дал, чтоб срочно вылетала. А откуда у нее столько денег…

— Ну, это совсем не серьезно, — отмахнулся Валентин, а пальцы его уже шевелили бумаги на столе: разговор был глупый и бесполезный, только время отнимал.

И Ричард понимал, что разговор бесполезен, что машина уже крутится сама по себе и Валентин ей тоже не хозяин, как не хозяин лейтенант из милиции… Но все не уходил, все стоял перед столом, ступая с ноги на ногу. Не мог он так уйти. И казалось: стоит объяснить толком — и все изменится. Объяснить толком — и все изменится. Объяснить, что нельзя губить человека за его, Ричардову, вину. Что нельзя Зину в тюрьму, будто какую-то воровку. Что он, Ричард, за нее ручается, надолго, на всю жизнь…

Но объяснить все это он не умел и только выговорил с болью:

— Ну, ты пойми — нельзя ее в тюрьму!

Наверное, Валентин что-то все же почувствовал, потому что поднял голову, помолчал и сказал хмуро:

— Сейчас уж ничего не сделаешь. Добивайся после, чтоб — условно…