Легенда о Сан-Микеле

Прямо за Сан-Антонио, рядом с мэром, шел я с непокрытой головой и восковой свечой в руке – особая честь, которой я удостоился с разрешения соррентийского архиепископа. Затем шествовали члены муниципалитета, освобожденные на этот день от своих тяжких обязанностей. За ними выступали сливки общества Анакапри: доктор, нотариус, аптекарь, цирюльник, владелец табачной лавки, портной. Потом валил простой народ – матросы, рыбаки, крестьяне, за которыми на почтительном расстоянии следовали их жены и дети. Процессию замыкали десяток собак, две-три козы с козлятами и парочка свиней, отправившиеся на поиски хозяев. Выборные церемониймейстеры с позолоченными жезлами в руках шагали по бокам процессии, следя за порядком и скоростью продвижения. Из окон домов в узких улочках на процессию сыпались охапки душистого дрока – любимого цветка святого. Дрок здесь так и называют – «цветок Сан-Антонио». Кое-где от окна к окну был протянут канат, по которому при приближении святого, к восторгу толпы, пролетал, громко хлопая крыльями, ярко раскрашенный ангел.

Перед Сан-Микеле процессия останавливалась, и святого благоговейно ставили на специально воздвигнутый помост, чтобы он мог передохнуть. Духовенство вытирало пот со лба, оркестр продолжал греметь, как гремел без перерыва уже два часа после выхода из церкви, Сан-Антонио благожелательно поглядывал вокруг, мои служанки бросали из окон охапки роз, старый Пакьяле звонил в колокола часовни, а Бальдассаре почтительно приспускал флаг на крыше дома. Для всех нас это был великий день, и все мы несказанно гордились оказанной честью. Собаки следили за происходящим с галереи, как всегда чинные и благовоспитанные, хотя немного возбужденные. В саду черепахи продолжали невозмутимо думать свои думы, а мангуст был слишком занят, чтобы поддаваться любопытству. Маленькая сова, мигая, сидела на шесте и размышляла о чем-то своем. Нечестивец Билли был заперт у себя в обезьяннике, где производил адский шум: вопил, бил кружкой по жестяной миске, гремел цепью, тряс решетку и ругался самыми ужасными словами.

Затем Сан-Антонио возвращался на площадь и под оглушительный треск хлопушек водворялся в свою нишу, а участники процессии расходились по домам к своим макаронам. Музыканты садились пировать в саду гостиницы «Парадизо»: полкило макарон на каждого и сколько угодно вина – и всё за счет муниципалитета.

В четыре часа распахивались ворота Сан-Микеле, и полчаса спустя все селение уже было в моем саду – бедные и богатые, мужчины и женщины, подростки и грудные дети, калеки, полоумные, слепые и хромые. Тех, кто не мог идти сам, несли на плечах другие. Только духовенство отсутствовало, хотя и не по своей воле. Измученные долгим хождением, священники сидели на хорах за алтарем, вознося Сан-Антонио горячие молитвы, которые он в своей нише, быть может, и слышал, хотя люди, случайно заглядывавшие в пустую церковь, не слышали ничего.

Галерея была из конца в конец уставлена столами, на которых красовались большие кувшины с лучшим вином Сан-Микеле. Старый Пакьяле, Бальдассаре и мастро Никола без устали наполняли кружки, а Джованнина, Розина и Элиза обносили мужчин сигарами, женщин кофе, а детей пирожным и сластями. Оркестр, который местные власти одалживали мне на вечер, без отдыха играл в верхней лоджии. Все двери дома были открыты, ни одна не заперта, и все мои сокровища, как всегда, лежали в кажущемся беспорядке на столах, стульях и на полу. Более тысячи человек бродило по всем комнатам, но ничто не пропадало, ничья рука не прикасалась ни к одной вещи.

Когда колокола звонили к вечерне, все расходились в прекраснейшем настроении, но для того и существует вино! Оркестр возвращался на площадь с новыми силами. Двенадцать священников, отдохнувшие, освеженные молитвенным бдением на хорах за алтарем, выстраивались перед дверями церкви. Мэр, муниципальные советники и сливки общества занимали места на террасе ратуши. Запыхавшийся оркестр взгромождался со своими инструментами на специально возведенный помост. Простой народ теснился на площади. Величественный капельмейстер поднимал палочку, и начинался торжественный концерт: «Риголетто», «Трубадур», «Гугеноты», «Пуритане», «Бал-маскарад», избранные неаполитанские песни, польки, мазурки, тарантеллы следовали друг за другом в быстром темпе и без единой паузы до одиннадцати часов, когда к вящей славе Сан-Антонио в воздухе вспыхивали ракеты, бенгальские огни, огненные колеса и шутихи – всего на две тысячи лир. В полночь, хотя официальная программа праздника была закончена, ни жители Анакапри, ни музыканты не расходились. Всю ночь в деревне раздавалось пение, смех и музыка. Evviva la gioia! Evviva il Santo! Evviva la musica![5]