Легенда о сепаратном мире. Канун революции

Приведенные детали нужны были для того, чтобы показать, что «воинствующая» партия в «походе» на стратегию Алексеева могла играть гораздо большую роль, нежели скорее воображаемые в данном случае «пасифисты». Быть может, причина этого, поскольку речь идет не о союзной дипломатии, отчасти крылась в личных свойствах ген. Алексеева. Он сам в своем дневнике написал (13 июля 1917 г.): «Вести войну и принимать ответственные решения может только один человек. Дурно ли, хорошо ли, но это будет решение ясное, определенное, в зависимости от характера решающего. Я всегда избегал обсуждения приказов вместе с другими130. У каждого свое желание, свое решение, свои доказательства. Мысль ответственного начальника от такого совещания затуманивается, воля колеблется, решение в большинстве случаев принимается какое-то среднее. Нарекания, однако, заставили меня в феврале 16 г. доложить Государю о созыве совещания. Он, видимо, принял эту мысль с удовольствием, потому ли, что признавал вместе с Поливановым пользу совещания, потому ли, что хотел провести его лично и показать, что он вершитель и важнейших военных вопросов». Отсюда вытекает черта, которую Деникин в несколько преувеличенной форме изобразил в таких словах: «Когда говорят о русской стратегии… с августа 15 г., надлежит помнить, что это стратегия – исключительно личная М. В. Алексеева. Он один несет историческую ответственность за ее направление, успехи и неудачи». Отмеченная черта, свойственная начальнику штаба, вызывала обиды, недоброжелательство, критику. Трудно было отрицать знания и добросовестность работы Алексеева, и критика, как мы видели из записей Ан. Вл., переносилась в область недостатка творчества и отсутствия воли (?) – это у человека, которому ежечасно приходилось, по наблюдениям Базили в Ставке, преодолевать величайшие трудности в вопросах, составлявших непосредственный предмет его забот. Критика не могла не доходить до ушей верховного вождя армии131. Нет ничего поэтому невероятного, что под влиянием двойного напора «Верховный» стал несколько расходиться со взглядами своего начальника штаба: недаром в одном из сентябрьских писем к жене он вспоминал о необходимости «приготовиться к конечной экспедиции в Константинополь, как предполагалось прошлой весной». Мы знаем, что Алексеев решительно скидывал «византийскую мечту» со счетов текущей стратегии.

Когда Алексеев серьезно заболел в начале ноября и вынужден был взять отпуск, представитель мин. ин. д. в Ставке написал своему шефу (тов. мин. Нератову) 27 ноября: «Я все более прихожу к убеждению, что ген. Алексеев сюда не возвратится и притом не по причине нездоровья». Среди возможных разнообразных причин такого вынужденного ухода как будто нет места досужему предположению, что распутинская клика через А. Ф. достигла цели устранения одного из препятствий к заключению сепаратного мира132. А. Ф. первоначально на болезнь Алексеева посмотрела лишь как на временное освобождение поста начальника штаба. 5 ноября она писала133: «Алексееву следовало бы дать 2-месячный отпуск, найди себе кого-нибудь в помощники, например, Головина, которого все чрезвычайно хвалят, – только не из командующих армиями – оставь их на местах, где они нужнее… быть может, свежий человек с новыми мыслями оказался бы весьма кстати. Человек, который так страшно настроен против нашего Друга, как несчастный Алек., не может работать успешно. Говорят, что у него нервы совершенно развинчены. Это понятно: сказалось постоянное напряжение «бумажного» человека; у него, увы, мало души и отзывчивости». И только через месяц, напитавшись в соответствующей атмосфере окружения, А. Ф. высказалась уже более определенно: Алексееву «Бог послал болезнь – очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны – а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня – сказанное им старому Иванову служит тому доказательством».

Временным заместителем уехавшего на отдых в Крым Алексеева был избран Царем не Головин, которого рекомендовала А. Ф., а новый ком. Особой армией Гурко134. На него указал сам Алексеев, «усиленно» его рекомендуя. «Я тоже думал о нем, – писал Царь 7 ноября, – и поэтому согласился на этот выбор. Я недавно видел Гурко, все хорошего мнения о нем, и в это время года он свободно может уехать из своей армии на несколько месяцев». А. Ф. не возражала против этого назначения: «Я надеюсь, что Гурко окажется подходящим человеком – лично не могу судить о нем, так как не помню, чтобы когда-либо говорила с ним – ум у него есть, только дай ему Бог души» (8 ноября). «Не забудь, – добавляет А. Ф. через месяц (4 дек.), – воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику – это погубило Никол. и Алексеева»135.