Легенда о сестрах-близнецах

Казалось бы, сестры, окруженные поклонением и почестями, могли полюбовно поделить между собой славу и успокоиться тем, что одна -- самая богатая, а другая -- самая благочестивая женщина в городе; но обе, снедаемые честолюбием, с гневно бьющимся сердцем только и думали о том, как бы нанести друг другу урон. София со злости кусала губы, когда до нее доходили слухи, что сестра в греховном лицедействе глумится над ее благочестивой жизнью, Елена же ударами плети осыпала слуг, доносивших о том, что паломники стекаются в город, чтобы поклониться ее сестре, а женщины целуют землю, по которой ступала ее нога. Но чем больше зла они друг другу желали, чем сильнее ненавидели друг друга, тем тщательнее прятали они свои истинные чувства под личиной сострадания. Елена за пиром со слезами в голосе сокрушалась о сестре, столь безрассудно принесшей в жертву свою молодость и все радости жизни ради дряхлых стариков, которым давно пора умирать; София же неизменно заканчивала вечернюю молитву словами о несчастных грешницах, которые в безумии своем, ради мимолетных бренных благ земных, лишаются наивысшей отрады -- посвятить свою жизнь добрым и богоугодным делам. Но убедившись, что ни засылаемые друг к другу послы, ни доносчики не могут сбить их с однажды избранного пути, сестры понемногу стали снова сближаться, словно два атлета, хранящих видимость равнодушия, но уже нацеливших глаза и руки для сокрушительного удара. Все чаще стали они посещать друг друга, проявляя взаимную нежную заботу, и в то же время каждая готова была душу отдать, лишь бы повредить другой.

Однажды после вечерни София благочестивая опять пришла к сестре, чтобы еще раз словом убеждения попытаться отвлечь ее от порочной жизни. Снова принялась она красноречиво поучать Елену, уже начинавшую терять терпение, как дурно она поступает, превращая данное ей богом тело в средоточие греха. Елена, богоданное тело которой в это время умащали служанки, готовя его к греховному ремеслу, слушала сестру, полугневаясь, полусмеясь, и раздумывала, довести ли докучливую проповедницу до ярости богохульными речами, или позвать в свои покои несколько Красивых юношей для вящего ее смущения. И вдруг -- словно тихо жужжащая муха коснулась ее виска -- у нее мелькнула мысль, столь коварная и дерзкая, что она едва удержалась от смеха. Круто изменив свое наглое поведение, она выгнала служанок и банщиков и, как только осталась наедине с сестрой, принялась каяться, пряча под смиренно опущенными веками огненный взор. О, пусть сестра не думает, начала искушенная в притворстве Елена, что сама она не стыдится своей беспутной, греховной жизни. Не раз овладевало ею отвращение к животному сластолюбию мужчин, не раз давала она себе слово навсегда отринуть порок и вести честную, скромную жизнь. Но она убедилась, что всякое сопротивление напрасно; София, сильная духом, не подверженная, как она, слабости плоти, и -не подозревает, сколько соблазна заключено в могуществе мужчин, перед которым не может устоять ни одна женщина, посвященная в тайны любви. Ах, она -- счастливица -- не знает, сколь неотразима властная сила мужчины, не знает, какая в ней неизъяснимая услада, покоряющая женщин вопреки их воле.

София, пораженная такой исповедью, неожиданной для нее в устах жадной до денег и наслаждений сестры, не замедлила пустить в ход все свое красноречие. Наконец-то и ее осенила божественная благодать, начала она поучать Елену, ибо отвращение к греху -- верный путь к познанию добра. Но напрасно она поддается малодушию, уверяя, что невозможно побороть искушения плоти; несокрушимая воля к добру, ежели душа преисполнится ею, может устоять перед любым соблазном -- таких примеров великое множество в истории язычников и христиан. Но Елена печально опустила голову. О да, сокрушенно отвечала она, и ей доводилось читать о доблестной борьбе праведников с дьяволом любострастия. Но бог наделил мужчин не только могучим телом, но и твердостью духа, сотворив их победоносными воинами за дело божие. А слабая женщина, с тяжким вздохом проговорила она, не в силах противостоять козням и прельщениям мужчин, и за всю свою жизнь она не видела женщины, которая не уступила бы настойчивому желанию мужчины.

-- Как можешь ты так говорить,-- вознегодовала София, задетая в своей неукротимой гордыне.-- Разве я сама не живой пример тому, что твердая воля может противостоять домогательству мужчин? С утра до вечера осаждает меня мерзостная орда, даже в больницу пробираются они, преследуя меня по пятам, и к ночи я нахожу на своем ложе письма, исполненные гнусных обольщений. Но никто не видел, чтобы я удостоила одного из них хотя бы взглядом, ибо воля ограждает меня от соблазна. Нет правды в твоих словах: покуда женщина истинно гнушается греха, она не уступает, тому пример я сама.