Но и Елена не сидела сложа руки. Искушенная во всех ухищрениях, при помощи которых вызывают Эроса, своенравного бога, и удерживают его, она первым делом велела своему повару, уроженцу Южной Италии, приготовить особые яства, сдобренные всевозможными возбуждающими пряностями: в паштет она приказала положить бобровое семя, любострастные коренья и испанский перец; в вино подмешать белены и одуряющих трав, которые туманят ум и нагоняют дремоту. Не забыла она и музыку, эту извечную сводню, словно теплый ветерок навевающую истому на душу. Нежнейшие флейты и пылкие цимбалы притаились в соседнем покое, скрытые от взоров и потому предательски опасные для одурманенных чувств. Предусмотрительно расставив таким образом сети дьявола, она стала нетерпеливо поджидать столь кичившуюся своей добродетелью сестру; когда та пришла, бледная от бессонной ночи, взволнованная предстоящей, добровольно вызванной, опасностью, ее на пороге окружил рой юных служанок; они повели изумленную послушницу к благоухающему водоему. Там они сняли с краснеющей от стыда Софии серое монашеское платье и принялись умащать ее плечи, бедра и спину растертыми лепестками цветов и благовонными мазями столь нежно и вместе с тем крепко, что кровь жгуче прилила к коже. По разгоряченному телу струилась то прохладная, то теплая вода, проворные руки увлажняли его нарциссным маслом, нежно мяли его и так усердно натирали лоснящуюся кожу кошачьими шкурками, что голубые искры вспыхивали на шерсти,-- словом, они готовили к любовным утехам богобоязненную Софию, которая не осмелилась оказать сопротивления, точно так же, как ежевечерне -Елену. Издали доносились тихие, вкрадчивые звуки флейты, а от стен исходило благоухание смолы, капля за каплей сочившейся из сандаловых светильников. И когда, наконец, София, весьма смущенная всем проделанным над нею, легла на ложе и в металлических зеркалах увидала свое отражение, она показалась себе чужой, но прекрасной, как никогда. Она упивалась ощущением легкости и свежести своего тела и вместе с тем стыдилась охватившей ее сладостной неги. Однако ей недолго пришлось предаваться противоречивым чувствам. Елена подошла к ней и, ласкаясь, как котенок, стала льстивыми словами восхвалять ее красоту, пока та резко не оборвала поток ее суетной речи. Еще раз лицемерно обнялись сестры, скрывая волнение: одна терзалась тревогой и страхом, другая сгорала от злобного нетерпения. Затем Елена приказала зажечь свечи и скользнула, точно тень, в соседний покой, дабы насладиться подстроенным ею зрелищем.