Легенда о Сибине, князе Преславском. Антихрист

Потрясенные свершившимся чудом, они взглянули друг на друга. Чистота, придававшая взору Каломелы жестокость, ныне была подернута пеленой боли и смущения… Она вдруг закрыла лицо руками и прежде, чем Сибин успел опомниться, кинулась бежать к селению. Князь оглянулся. Могучие дубы нежились на апрельском солнце, и молодые листочки их трепетали, колеблемые ветерком. Земля украшала себя травами, и в страшной нетленной плоти её бурлили соки, чтоб рождать жизнь во всё новых и новых формах…

16

В дни сопричастности с Богом глаза Каломелы были кладезями небесными, в которые князь не смел заглянуть. Ныне же он увидел в них нечто дерзкое, серое, как шерсть Нечистого, сладостно кружившее голову. Взгляд её вызвал у него в душе образ новый и тревожный, воспламенивший его подавленную чувственность. Князь спрашивал себя, не сладострастие ли то Сатанаилово, излитое некогда в Еву? Либо же сам падший ангел, став слугою дьявола, вызывал это плотское влечение, ибо единственно через смерть и новые рождения мог он вернуться к своему былому господину…

И вновь увидал себя Сибин меж дьяволом и Богом, но в отличие от давешнего, он не чувствовал себя одиноким — его любимая была тут, хотя и незримо, и мысли были заняты ею. Исповедуется ли она монаху и духовным братьям в том, что происходит с ней в лесу? Коль исповедуется, то стремление к святости сделается в ней ещё неутолимей, любовь обратится в ненависть и нескончаемое внутреннее борение, а князь — в Сатанаила. Она станет распалять тем боголюбие свое и веру, ибо вера в Господа невозможна без представлений о дьяволе. И ещё неизвестно, кто будет раздувать костер, над которым предстоит корчиться душе её. Но дело тем не окончится. Чтобы утолить чем-то земным свои небесные устремления, она будет искать опоры у еретиков, а кто может обильней напоить её росою пророческого слова, нежели апостол Сильвестр?..

Князь уже не желал знать, где пролегает граница меж божеским и дьявольским. Ревность и любовная жажда повергли его в ярость. Он бродил по лесу, и ему хотелось кричать: «Каломе-ла-а!», хотелось реветь, как ревут олени, когда ищут самку. Он не заботился ни о Сатанаиле, ни о Господе и проводил свои дни, подглядывая, что происходит в богомильском селении. Бросая собакам куски дичины, он постепенно свел с ними дружбу, и те радостно визжали, издали почуяв его.

«Куда девались мои высокие устремления, отчего превратились в грех и обман? — спрашивал он себя, сознавая, сколь унизительно ему прятаться, точно лесному разбойнику. — Неужто всё, что волновало мой разум и душу, пришло ко мне лишь затем, чтобы низвести меня до этой доли? Обретя свободу и от Сатанаила и от Господа, я снова ввергнут в муки и унижения». Но разум, некогда упорно искавший разгадки всех тайн, теперь беспомощно молчал.