Легенда о старом маяке

Кит подбоченился и разглядывал камни вокруг. Потом в лунном свете блеснула его улыбка, и он изобразил какой-то танец посреди развалин церкви.

– Ой, не надо! – Гленнон закрыл глаза, но тут же засмеялся. Кит смотрелся забавно. – Не надо там плясать!

– Может, хватит бояться? – Кит перешагнул через обрушенную стену и направился к Гленнону.

– Наверное. – Беззаботность, охватившая Гленнона, когда он смеялся, исчезла, когда он увидел, как Кит идёт прямо по траве. – Не ходи там, там внизу мёртвые люди.

– Может быть, лучше сказать «мёртвые тела»? Называть их людьми – значит считать, что они ещё живы.

– Не смешно! – Гленнон словно кричал шёпотом. Он удерживался от искушения закричать по-настоящему: ему не хотелось будить то, что здесь, возможно, затаилось. – Как ты тут оказался? Я метался всюду, но не мог найти Грейвинг.

– Твой путь через лес было нетрудно отследить, – ответил Кит.

Гленнон был озадачен. Ведь сейчас в лесу везде полно сломанных ветром веток.

– Ли, наверное, рассердилась, что я убежал, не дослушав рассказ Таунсенд?

– Да что там рассказ Таунсенд? Просто россказни! Жаль, что ты так испугался, – он пожал плечами.

«Я не испугался», – хотел сказать Гленнон, пусть это и прозвучало бы смешно. Конечно, он был перепуган. Он смог только сказать:

– Меня не рассказ испугал.

– А что же?

Гленнон не находил слов. Он не мог осознать, что нагнало на него страху больше: лицо в костре или неожиданное видение папы. Мальчик нагнулся, чтобы взять Симуса, но кот скрылся в зарослях.

– Это кладбище. Я наткнулся на жуткий надгробный камень. Простите, – он словно обратился к неведомому Кристоферу Пайку, не желая его обидеть.

– На какой?

Гленнон показал.

– Там написано: «Жил хорошо. Умер ужасно». Зачем писать такие жуткие вещи на могильной плите?

– Чувство юмора у него было. Кладбища на острове Филиппо не то место, где покойникам можно отдохнуть, – Кит нагнулся, разглядывая надпись. – Я на острове уже не первый раз. Можешь сходить на другие кладбища и поймёшь, о чём я. Этакий чёрный юмор. Жуть!

Гленнон знал про чёрный юмор от Ли. Она говорила, что в фильмах ужасов иногда отпускают шуточки, когда происходит что-то страшное.

Отвернувшись от Кита, Гленнон рассматривал надгробный камень. Слабый свет постепенно померк, только камень был ещё виден. Всё вокруг, даже Кит, исчезло в тёмной мути, словно в чёрной дыре. Повеяло холодом. Сердце Гленнона заныло. Ему не хватало чего-то важного, чего-то необходимого, словно он стоял у могилы близкого человека. Но ведь он не знал никакого Кристофера… Почему же ему так грустно смотреть на могилу человека, которого он даже не знал?

Он понял, что эта печаль не внутри, она пришла извне. Она была в воздухе, и чем дольше мальчик находился среди неё, тем глубже она в него проникала. Что-то в этом месте было неладно…

– В чём дело? – спросил Кит.

– Ты знаешь, как вернуться к маяку? – спросил Гленнон, отступив на шаг.

Кит задумался. Он покосился на небольшие углубления повсюду в земле. Туманная мгла клубилась в траве вокруг, лунный свет придавал поляне странный цвет: не зелёный и коричневый, а голубовато-белый.

Ноющая боль проползла вверх по позвоночнику и угнездилась во лбу Гленнона.

– Я хочу домой.

– Домой на маяк? – перед ним в тумане словно плавал Кит. – Туда же, где жил призрак, о котором рассказывала Таунсенд?

– Хватит уже про призраков! – воскликнул Гленнон.

– Бояться историй про призраков – это нормально, – голос Кита словно доносился одновременно отовсюду.

– Я не боюсь, – прошептал Гленнон.

Кладбищенская тоска проникала в тело Гленнона. Она перетекала в грудь, переполняла лёгкие.

Кит вздохнул. На мгновение этот тяжёлый вздох прояснил зрение Гленнона. Кит положил руку ему на плечо и спокойно сказал:

– Ну что ж. Я знаю дорогу к твоему дому.

И потащил Гленнона через лес обратно к маяку Грейвинг, оставив кладбище позади.

13

Гленнон проснулся рано утром и сел у окна, чтобы сделать записи. Но в голове у него повторялось: два дня, два дня, два дня.

Буквы на странице сливались, а карандаш норовил выскользнуть из пальцев. Мальчик с трудом заставил себя успокоиться и написал для папы: «Мама купила нам одинаковые ботинки. Она чувствовала себя неважно и рано легла спать».

Он не знал, что написать о вчерашних событиях: о том, как Эверетт показался ему подозрительным, как он увеличился и растворился, словно туман, в зеркале; как «Эдмунд Фитцджеральд» покрылся ржавчиной; как он сам заблудился в лесу, увидев в костре страшное лицо; как он почувствовал на кладбище тоску и присутствие призраков.

Если бы он написал что-нибудь подобное папе в письме, тот бы сказал, что это всё лишь у него в голове, как он говорил, когда Гленнон просыпался из-за кошмара или кричал на кого-нибудь из домашних.

«Не переживай так. Ты преувеличиваешь», – Гленнон словно слышал голос папы.