Легенда о Великом Инквизиторе

Отсюда уже тон и мысли самой «Легенды о Великом Инквизиторе». я устроен с такими желаниями? Неужели ж я для того и устроен, чтоб дойти до заключения, что, все мое устройство - одно надувание? Неужели в этом вся цель? Не верю. А, впрочем, знаете что: я убежден, что нашего брата подпольного нужно в узде держать». («Записки из подполья «, гл. VII - X). Здесь, таким образом, не только обнаружена невозможность разрешения этой задачи, но и показаны три модуса, под которыми могли бы ожидать решения. Из них один избран природою и основан на вложении в натуру устрояемых существ инстинкта не ошибающегося, безотчетного, постоянно действующего, и притом одинаково

(муравейник): второй осуществляется в истории; это неудобная, несовершенная, изменчивая действительность (курятник), с которою человек вечно враждует, ее не уважает, к ней не привязан, но ею пользуется - от

«дождя» (т. е. преступлений грубых и частных, от голода и нужды мелкой, от насилия и пр.) и в случае - от «грозы», хотя она обычно эту действительность сносит; от нее человек вечно силится перейти к третьему модусу - хрустальному дворцу - формуле окончательной, всеудовлетворяющей, вечной, - и ее-то критика дана в приведенной выдержке. В «Преступлении и наказании» та же мысль выражена в болезненных грезах Раскольникова, в

Сибири, когда Соня занемогла и он остался совершенно один; ими образно как бы заключается идейное развитие главного лица романа, как бы высказывается суд его над тревожными своими мыслями, окончательная на них точка зрения.

Вот эти слова: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной мировой язве, идущей из глубины

Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи Первая идея романа"Бесы», который, таким образом, через это место связывается с"Преступлением и наказанием», а через смысл этого места с «Записками изподполья», и, далее, с «Легендою», «Бесы» - только очень широковыполненная картина этого сна, она же и картина своего времени и общества,иносказательно выраженного здесь, в этом сне., одаренные умом и волей.

Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали эти зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшедствовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром Это язык и мысли «Легендыо Великом Инквизиторе». Несколькими строками ниже, от смутности настоящего- воображение продвигается вперед, к ужасу будущего. Момент этого-то ужасаи взят в некоторых местах «Легенды», в словах «об антропофагии», о"неумении человека различать добро и зло» и т. д.. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет - никто не знал того, а все были в тревоге. Оставляли Здесь, собственно, ивыступает неустроимость, несогласимость человеческой мысли, которая кединству, всеобщности признания чего-либо истинным и окончательным -никогда не придет. самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки и не могли согласиться; остановилось земледелие.

Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали Мысль совершенно «Записок из подполья»., начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше.

Спастись во всем мире Это уже образы «Легенды», ей «оправданных иизбранных», 144 тысяч Апокалипсиса. могли только несколько человек: это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей Через этислова данное место соединяется со «Сном смешного человека» в «Дневникеписателя», с полетом на новую землю, к новой породе людей, еще чистых инеразвращенных. и новую жизнь, обновить и очистить землю, - но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».

«Преступление и нак.», Эпилог, II. Здесь мы имеем, таким образом, как бы узел, в котором связаны лучшие произведения Достоевского: это - заключение