Легенда о Великом Инквизиторе

- Тут, господа, не то-с. Г. Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и, при безграничном повиновении, достигнуть - рядом перерождений - первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, - весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны Это уже есть логический компендиум"Легенды»; с тем вместе, из трех формул жизни человеческой, указанных в"Записках из подполья», мысль автора клонится к идее «Муравейника», сзаменой господствующего там неошибающегося инстинкта - непрекословящимповиновением.. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и знаниях автора усомниться трудно. Жаль, что условие десяти вечеров совершенно несовместимо с обстоятельствами, а то бы мы могли услышать много любопытного. «- Неужели вы серьезно? - обратилась к хромому m-me Вергинская, в некоторой даже тревоге. - Если этот человек, не зная, куда деваться с людьми, обращает девять десятых их в рабство? Я давно подозревала его. - То есть, вы про вашего братца? - спросил хромой. - Родство? Вы смеетесь надо мною или нет? - И, кроме того: работать на аристократов и повиноваться им, как богам, - Это подлость! - яростно заметила студентка. - Я предлагаю не подлость, а рай, земной рай, - и другого на земле быть не может, - властно заключил Шигалев. - А я бы вместо рая, - вскричал Лямшин, - взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому. - Так может говорить только шут! - вспыхнула студентка. - Он шут, но полезен, - шепнула ей m-me Вергинская. - И, может быть, это было бы самым лучшим разрешением задачи! - горячо оборотился Шигалев к Лямшину. - Вы, конечно, и не знаете, какую глубокую вещь удалось сказать, господин веселый человек. Но так как ваша идея почти невыполнима, то и надо ограничиться земным раем, если уж так это назвали.

- Однако, порядочный вздор! - как бы вырвалось у Верховенского. Впрочем, он совершенно равнодушно и не подымая глаз продолжал обстригать свои ногти.

- Почему же вздор-с? - тотчас же подхватил хромой, как будто гак и ждал от него первого слова, чтобы вцепиться. - Почему же именно вздор? Господин Шигалев отчасти фанатик человеколюбия; но вспомните, что у Фурье, у Кабета особенно и даже у самого Прудона есть множество самых деспотических и самых фантастических предрешений вопроса. Господин Шигалев даже, может быть, гораздо трезвее их разрешает дело. Уверяю вас, что, прочитав книгу его, почти невозможно не согласиться с иными вещами. Он, может быть, менее всех удалился от реализма, и его земной рай есть почти настоящий - тот самый, о потере которого вздыхает человечество, если только он когда-нибудь существовал». Дальнейшее изложение и оценку мысли Шигалева мы находим в разговоре между Ставрогиным и П. Верховенским, когда они шли с вечера:

«Шигалев - гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье, но - смелее Фурье; я им займусь. Он выдумал «равенство»! - проговорил

Верховенский. «С ним лихорадка, и он бредит; с ним что-то случилось особенное», - подумал о нем еще раз Ставрогин. Оба шли не останавливаясь.