Легенда о заячьем паприкаше

Твердая решимость Гажи в самом деле зашаталась, затрещала и стала разваливаться. Щедрость объездчика показалась Гажи такой огромной, что он даже стыд ощутил: ах, как неблагодарно ведет он себя по отношению к этому великодушному человеку.

Одна лишь была загвоздка. Ноги у Гажи совсем обессилели, да и весь он продрог и мелко дрожал. Сердце, казалось ему, бьется чуть слышно и неохотно, словно и не в груди у него, а в ледяной глыбе. Нос и уши совсем посинели.

И Гажи слабым, жалобным голосом запричитал:

— Не извольте сердиться, у меня с утра во рту росинки маковой не было, я целый день по деревне ходил. Уж вы не извольте гневаться…

Вот тебе раз! Много чего мог подумать объездчик, только одно он подумать не мог: что старичонка этот, тощий и жилистый, словно еловый сучок, тоже знает усталость, а сейчас едва на ногах стоит. Скорее уж он бы поверил, что Гажи просто цену себе набивает. Очень это объездчику показалось странным и даже бесчестным. Ишь как норовит использовать бедственное его положение!

И объездчик рассерженно крикнул Гажи:

— Ладно, тогда вот, держи еще пять крейцеров! Теперь доволен? За такое пустяковое дело!..

— Не извольте гневаться… — снова, еще жалобнее, чем прежде, завел Гажи.

Потому что, услышав сердитый голос объездчика, бедный Гажи готов был уже к тому, что отказ его обернется достойным возмездием: объездчик тут же откажет ему в квартире и прогонит на улицу — еще, глядишь, и пинками!

И тем не менее дело выглядело таким образом, что даже с изгнанием Гажи сейчас скорее бы примирился. Где-нибудь найдет он угол в хлеву, на конюшне, на худой конец стог или другое укрытие, куда можно забиться и там отдохнуть. Но через силу идти в поле, в снег, ветер, мороз, за несколько километров?… Это же чистая смерть!

Так что Гажи, с отчаянием растоптанной твари, которой все равно терять нечего, поднял глаза на разгневанного объезд. чика и отрицательно покачал головой.

Тут случилось совсем непредвиденное.

Объездчикова жена, с нетерпением ожидавшая мужа, вышла на крыльцо и крикнула:

— Какого ты дьявола там застрял? Гажи воду мне не принес еще! А ты сам рожу домой не кажешь, да еще Гажи там держишь!

Услышав голос жены, объездчик тут же забыл про свой гнев. Видно, понял, что лучше спокойно и трезво уладить дело, чем в сердцах взять и выгнать Гажи, который, таская его жене воду, был ей вроде полезной домашней скотины.

— Ладно, ладно, ступай себе в дом! — сказал он жене. — Гажи тут должен сходить кой-куда, за ножом. А вода и потом успеется.

На что жена ему:

— Ты давай в дом иди!

И с этим скрылась за дверью.

Объездчик же обернулся к Гажи. И сказал ему уже совсем другим голосом:

— Видишь, Гажи, жена меня домой требует. Ты знаешь сам, какая она крутая. Что мне, еще из-за этого ножа теперь с ней ругаться? Не ломайся, сходи за ним, Гажи! Тебя бог за это вознаградит!

Объездчик так был уверен в своем успехе, что даже плату обещанную не счел нужным отдать Гажи вперед. Он просто повернулся и двинулся в дом.

А Гажи почувствовал: уж коли такой солидный, уважаемый человек, как объездчик, начинает не с рукоприкладства, а с просьбы, стало быть, у него на то есть такая причина, что не выполнить его желания просто никак невозможно!

Одним словом, когда объездчик еще раз оглянулся с крыльца, Гажи только махнул рукой и просипел покорно:

— Ладно, схожу за ножом, так и быть!

И двинулся от ворот обратно по направлению к полю. Двинулся в свой мучительный, нечеловечески тяжкий путь, спотыкаясь, шатаясь, взывая на каждом шагу к богу: «Господи! Ты меня не оставишь, господи?»

И дело определенно выглядело таким образом, что некую непонятную силу несчастному Гажи давала единственная та мысль, что объездчик за эту его услугу обещал ему божье вознаграждение.

Было у Гажи чувство, что коли уж такой крепкий, здоровый, с красной шеей мужик, как объездчик, попросит у бога милости для него, то бог просто не сможет не выполнить его просьбу!

Выдержит как-нибудь Гажи и эту дорогу, зато вернется домой с божьей наградой. О господи, помоги, дай силы!..

Низина была уже залита сумраком, когда Гажи, проваливаясь в снег, спустился с холма. Горизонт затянуло грязно-серой, унылой дымкой, словно там, взбив тучу пыли, прошло огромное стадо. Опыт подсказывал Гажи, что это признак усиливающегося мороза. Мысль об этом внушала такую безнадежность и безутешность, которые были стократ хуже, чем даже ожидание смерти.

Заставляя себя на каждом шагу одолевать свинцовую, мучительную усталость, Гажи все твердил про себя, что объездчик, кроме десяти крейцеров, обещал ему божье вознаграждение. И мысль эта словно бы сил придавала ему, когда он, тяжко, со стоном дыша, стиснув беззубые десны, зажмурив глаза, брел, загребая ногами снег.

О, Гажи, даже закрыв глаза, даже на заснеженном, ровном поле, знал, куда надо идти. И прямиком вышел к тому самому пню.

Нож объездчика в самом деле торчал там, воткнутый острием в середину.