Легенда о заячьем паприкаше

Перед внутренним взором объездчицы витал, исходя ароматным паром, заячий паприкаш, и казалось ей: если нынче же она его не отведает, то умрет в страшных муках.

— Ты, может, думаешь, я твоей болтовней сыта буду? — накинулась она на мужа со всей злостью, на которую только была способна. — Ты думаешь, я твоими дурацкими оправданиями наемся?

— Так что же мне было делать-то, если я у них даже за деньги зайца не мог добыть? Украсть, что ли?

— А хоть и украсть! — закричала объездчица. — Может, тебе их жалко? Лучше украсть ради жены, чем с пустыми руками домой приходить!

— И чтобы меня потом с должности погнали? — закричал ей в ответ объездчик. — Ты что, не помнишь, как я на этой дичи однажды обжегся, только милостью божьей и уцелел? Этого ты хочешь? Этого?

Поняла баба, что прямым наскоком ничего не добьешься: муж будет отчаянно защищаться. И возьмет верх, потому что в споре у него доводов больше.

И от пароксизма ярости объездчица перешла к другой крайности. Злоба, что искажала ее лицо, вдруг превратилась в плаксивую мину, и она, словно обессилев, рухнула на скамью у стола.

— Будь ты проклят, мучитель! Знаешь ведь, что в моем положении я до смерти могу заболеть, если не получу, чего хочется. Будь ты проклят, подлый, бессердечный идол!

Честно говоря, объездчику очень хотелось ответить ей: дескать, а что тогда делать мужьям, коли их несчастные женушки захотят зимой свежей черешни?

Но тут он, придя немного в себя, решил, что единственное лекарство против жениных приступов — умное безразличие.

— Ладно, ладно, считай, что ты права! И пускай буду я проклят! Я-то знаю, что сделал все, что мог. А коли это тебя не устраивает, так валяй — реви себе, беснуйся!

И объездчик, пыхтя и бормоча что-то себе под нос, снял наконец с себя ружье, сумку и положил их на место.

А тем временем жена его, уже дрожа и дергаясь всем телом, рыдала возле стола и с воем твердила свое:

— Будь ты проклят, коли ради жены, ради будущего дитяти нашего не захотел какого-то вшивого зайца, из сотни, из тысячи, домой принести! Будь ты проклят!

На объездчика это, по всей видимости, уже ни капли не действовало. Неприязненно хмыкая, смотрел он на бабу и наконец сказал рассудительным тоном:

_ А о том ты не думаешь, что я с самого полудня бегаю язык высунув и без крошки хлеба. У меня уже кишки слиплись от голода. Лучше, будь добра, дай мне перекусить. И сама лопай, что есть.

На эти слова баба ответила по-другому. Она вдруг смолкла, вытерла фартуком мокрое от слез лицо, подошла к мужу и умоляющим тоном сказала:

— Да что ж это такое? Нет в тебе ни капельки сочувствия! Не понимаешь ты, что ли, что я теперь на другую еду не могу и смотреть? Я и в обед-то все как есть на тарелке оставила. А ты вот ни на столечко меня не жалеешь, даже зайца на ужин не захотел принести!

Объездчик смотрел на жену совершенно бессмысленным взглядом.

— Да где же у черта в ступе я зайца тебе возьму? Да разве бы я не принес, если б можно было?

— Ты сам знаешь — где! Где у тебя брали, там и ты можешь взять! Ну сделай это ради меня, Андриш, сердце мое! Все ведь знают, что у Богдана всегда есть зайчатина…

И объездчица ласково обняла мужа за шею, намереваясь умолять его дальше.

Но объездчик стряхнул руки жены и вскочил с таким видом, будто собака цапнула его за ногу.

То, на что подбивала его жена, было очень скверным и унизительным делом. Один из лавочников в деревне в прежние времена частенько покупал у объездчика по черной цене подстреленных зайцев. На этого Богдана и донес кто-то банку: дескать, он с браконьерами дела водит, а объездчик смотрит на это сквозь пальцы, потому что ему тоже отсюда кое-что каплет.

Так что объездчик аж задохнулся от возмущения и затряс головой, стиснув кулаки и слушая неразумные бабьи слова. И в конце концов решительным и зловещим тоном сказал:

— Эй, довольно! Неси давай ужин! Я тебе не позволю петлю мне на шею надеть! Чтобы я к Богдану пошел, чтоб меня там после охоты увидели? Да о нем всем известно, что он краденое скупает. Чтоб меня из общины, из стражи вытурили из-за твоего паршивого паприкаша?… Неси ужин сейчас же! Или плохо будет!

Баба сделала еще одну, последнюю попытку. Ломая руки, она подошла к мужу.

— Андришка! Сердце мое!..

Однако объездчик был непреклонен.

— Не дашь ужин?… Ладно! Возьму сам.

С грохотом, с шумом вышел объездчик на кухню и вернулся с кастрюлей, что стояла с краю горячей плиты.

Однако этой короткой минутки было достаточно, чтобы слабая, несчастная женщина, униженно просящая снисхождения у своего повелителя, вдруг опять превратилась во взбесившуюся ведьму.

Шваркнул объездчик кастрюлю на стол и взял ложку, чтобы приняться за еду.

Только баба тут завизжала что есть мочи:

— А я? Ты будешь жрать, а я нет? Тогда и тебе не дам! Так и знай!

Схватила объездчица кастрюлю и — бац! Пока только дном, но так шарахнула по столу, что фасоль в сметане брызнула во все стороны, а свинина копченая прыгнула объездчику прямо в лицо, будто какая-нибудь живая, скользкая жаба.

Ух ты-ы! Ну дела, я вам доложу! Хоть стой, хоть падай, хоть караул кричи!