Прохор закрыл глаза и сжал в ладони шляпку гриб, которым только что любовался. Мякоть стала просачиваться сквозь пальцы.
— Любезный, еще одно слово — и в Броумен ты пойдешь пешком, — Он поднялся, отряхнул руки и зло глянул на писаря. — Пошли. Даниэль, у тебя на борту есть бочка? Надо будет на обратном пути грибов с собой взять.
— Конечно, у меня целый трюм бочек, я их как раз для таких случаев вожу. У нас же своих-то грибов мало, — мастер покачал головой и последовал за Прохором.
Троица брела напрямик через поле: первым шел Правитель Серединных Земель, за ним королевский изобретатель, замыкал шествие хмурый, как туча, дворцовый писарь. Слева и справа возвышались чучела, до которых настырным воронам не было никакого дела. Черными кляксами парили они в небе, то снижаясь, то взлетая вновь. От их оглушающего гомона у Фрэда даже разболелась голова, и он снова начал причитать и проклинать судьбу-злодейку, которая забросила его в эту дыру. А вот Даниэль наоборот был весел, чем еще больше раздражал летописца. Мастер сам каркал в голос, будто переговаривался с пернатыми тварями, а те отвечали.
— Интересно, что они мне говорят? — произнес Даниэль, разговаривая с самим собой, но ему ответил писарь.
— Что ты недоумок. Только блаженные дули воробьям показывают, да с курями разговаривают.
Прохор задохнулся в порыве хохота.
— Вот за что я тебя люблю, властелин пыльных фолиантов, так это за то, что ты хоть и крайне редко, но можешь выдать что-то действительно смешное! Ха-ха-ха!
А вот мастер не нашелся, что ответить. Слова писаря вогнали его в ступор. Он так и топал, пока гречишное поле не кончилось, и перед троицей не раскинулось село в сто домов, не меньше.
Как оказалось, Тихая заводь лежала в естественной чаше, что образовали зеленые холмы. Отсюда, с вершины, хорошо был виден и Фрилфаст, точнее шпили его башен. До города еще миль десять, не меньше. Осознав сей факт, писарь вздохнул так громко, как только мог. А на горизонте высились острые пики Северных гор.
Спуск с холма занял около получаса. И все это время Фрэд не переставал причитать, но его стоны не смогли прогнать улыбку с лица Государя, а Даниэль, казалось, и вовсе перестал обращать внимание на бумагомарателя.
— Смотрю я на все это, — мастер сорвал травинку и зажал ее губами, — и вспоминаю наших музыкантов. Помнишь, у них песня такая есть. Про траву на полях, про туман?
Изобретатель никак не мог себя заставить называть Прохора по имени, поэтому говорил вроде как сам с собой, но всегда подразумевал диалог с королем, а тот, в свою очередь, точно понимал, что обращаются именно к нему, и всегда отвечал.
— Помню, а еще у них есть другая. Мне она сразу на душу легла, — Прохор попробовал поймать кузнечика, но оставил эту затею. Он расстегнул куртку, под которой скрывалась такая неудобная и жаркая броня, подаренная мастером, снял сапоги и тихонько запел.
Едва Прохор закончил петь, путешественники ступили в Тихую заводь. Село встретило гостей абсолютной тишиной, если не считать лая собак да кукареканья петухов. Людей и след простыл, словно все вымерли.
— А где все? — подал голос мастер.
— Хотел бы я тоже знать, — Прохор выплюнул травинку и надел сапоги.
— Наверное, душегуб тутошний всех извел.
Писарь ничего не сказал, но громко вздохнул.
— Пойдем в дом старосты, — Правитель застегнул колет на все пуговицы, приняв подобающий почтенному горожанину вид. — Если его не найдем, то сразу отправимся во Фрилфаст, а нет, то задержимся до завтра. Хочу с народом пообщаться, проблемы обсудить. Должен же я знать, чем мои подданные живут. Так?