Легенда о Золотой Бабе

…Не забыть этот вьюжный февральский вечер, Такой черный, что в трех метрах от фонаря уже ничего не было видно. Не закрыв за собой двери, вбежала Вера Андреевна — мать Фаи, спутницы Тимы по походу, — и с воплем бросилась к ногам мамы, сидевшей на диване. Как сейчас помню остановившиеся, расширенные мамины глаза — незнакомые, дикие, такие страшные, что хотелось кричать.

…Их нашли в стороне от маршрута, по дороге к вершине, восхождение на которую не входило в план похода. Зачем они там оказались, никто не знал. Вещи были сложены отдельно, в лесной избушке на маршрутной тропе. А сами ребята — всегда такие дружные, по праву заслужившие звание «могучей кучки» — лежали разрозненно, далеко друг от друга: Тимофей — у подножия горы, трое ребят — километрах в трех от нее, в стороне от прямого пути к вершине, Фая — километрами двумя ближе их.

Ходили слухи, что их убили или хотели убить манси, не желавшие допустить чужих на вершину, считавшуюся у них священной. Но Тима всегда говорил о манси с уважением и симпатией. Говорил, что они добродушные, приветливые люди, что без нужды и мухи не обидят.

Без нужды… А может, в этот раз была нужда? Ведь говорят же, что гора считалась священной…

Что значила для мамы гибель Тимы, об этом я рассказать не сумею. Скажу только, что Тима был ее надеждой после гибели нашего отца, ушедшего на фронт в последний год войны. Его никак не снимали с брони и отвечали отказом на каждое его заявление, утверждая, что он незаменим на своем участке. Лишь когда отец сумел тайно подготовить себе преемника и убедил начальство, что он не незаменим, его отпустили. В это же время появился и я… хотя еще и не на белый свет.

С трепетом ждали мама с маленьким Тимкой прихода почты. Письма шли не часто, но аккуратно. Отец писал, что война, судя по всему, идет к концу, близка победа, просил не волноваться за него и как-нибудь проскрипеть до его возвращения. А маме — с нами двумя — жилось нелегко. Так нелегко, что она не любит даже вспоминать об этом времени. Ее заработка трестовской машинистки едва хватало на то, чтобы отоварить карточки и уплатить за квартиру. Тима уже ходил в школу, а одеть его было совсем не во что. И пальто и шубой ему служила перешитая отцовская телогрейка. В доме была одна простыня и две наволочки, но и те перешили на пеленки, когда родился я. Одеялом мне служила старая скатерть. Но, я знаю, мама никогда не жаловалась, не отчаивалась. Она ждала и надеялась.

Пришел день Победы и мама спокойно вздохнула: опасность для отца миновала и теперь можно было ждать его домой. Вот почему месяц спустя подсунутое почтальоном под дверь письмо встретили как радость, как возможное сообщение о скором приезде отца.

Но в письме было другое. То, что называли похоронной. Отец погиб при разминировании жилых домов под Берлином.

Он так и не увидел меня: я родился после его отъезда.

Так мы остались втроем — мама, Тима и я.

Тима очень походил на отца, и мама могла часами смотреть на него спящего, воскрешая в памяти дорогие ей черты.

Тима был и надеждой. Мама изнемогала, работать ей становилось уже не под силу. Он должен был стать кормильцем. Не раз порывался он бросить учебу и пойти работать, но мама настояла, чтоб он кончил институт.

И вот накануне выпуска… Нет, мне и сейчас трудно говорить об этом…

* * *

Понятно поэтому, каким волнующим событием была для меня находка Тиминой тетради и каким горем — потеря ее.

Я решил найти похитителя.

Эдька настаивал, что это — старик. Пожалуй, и вправду больше некому. Как истый почитатель «Библиотечки военных приключений», Эдька разработал обстоятельный план поисков преступника. Он поджидал меня после работы и ошарашивал новыми деталями своего фантастического плана.

То он предлагал отнести Обручева и Симонова в лабораторию и снять там отпечатки пальцев, непременно оставшиеся на книгах (как будто старик перед похищением тетради обязательно трогал книги). То осматривал с лупой скамью, а надежде найти, ниточку одежды или пепел с папиросы (хотя старик, по-моему, не курил). То что-нибудь еще…

Я же предложил обойти все комнаты управления «узнать, к кому приходил старик и кто он такой. Однако хотя мы „побывали у всех, за исключением разве только начальника и главного инженера — никто ничего о старике не знал.

Мы стали дежурить, поджидая его возможного прихода, но он не появился даже в день получки. Не помогли и десятки других, вычитанных у Шерлока Холмса, Шпанова и прочих классиков детектива, способов и методов розыска преступников.

Я потерял надежду найти тетрадь. Скис и Эдька. И вот однажды, когда я ехал в трамвае по плотине и безразличным взглядом скользил по веренице идущих по Тротуару людей, мне показалось, что я увидел его — старика.

Вскочив, я бросился к выходу. Выпрыгнуть на ходу не удалось: помешали автоматические двери. А на площади, как назло, нас задержал светофор. Хоть плачь!

Наконец“ наш вагон подошел к остановке, и я, сбивая прохожих, помчался к плотине. Где там! Даже черепаха за это время могла бы далеко уползти с tore места, где я увидел старика.