Легенда об Иных Мирах

Гресс посмотрела в черты лица, прикрытые темнотой, покрытые тонкой пленкой воды, стекавшей с его волос, текущей по щекам и подбородку. Глядя на него, чуть, снизу вверх отмечала совершенную гармонию черт, взгляда, жестов.

– Знаешь, – проговорил он тихо, – но все, что мы несли людям, есть только отражение. Отражение людских страстей, пороков, надежд и любви. Мы – зеркало. Только зеркало, что показывает человеку его самого, возвращает мысли и чувства. Что может получить человек, если в нем только ненависть? Если недоверие и страх живут в душе?

– А если Любовь? – проговорила Гресс, упрямо.

Имрэн промолчал, прислонившись к ветвям дерева. В воздухе повисло молчание, и только раскаты грома нарушали тишину. Гресс смотрела на мальчишку, чувствуя замешательство.

– Перестань лгать самой себе, – попросил Имри, проигнорировав ее вопрос, – так будет лучше.

– Это и есть то главное, что ты хотел мне сказать?

– Да, – ответил он, – мир Аюми не терпит людской лжи. И если вы хотите уйти отсюда, то вам всем придется измениться. Иначе никто и никогда не найдет отсюда выхода. Перестаньте себе лгать, это единственное, что требуется. – он помолчал несколько мгновений, – Возможно, – проговорил, решившись, – я не смогу тебе объяснить всего, но попытаюсь. Эти миры – отчасти виртуальны, Гресс. Они откликаются на любое движение разума, считывая узор мысли, они достраивают из памяти и желания то, что ты хочешь увидеть, поэтому здесь столько меняющихся черт. Тысячи лет назад, когда погибла наша цивилизация, эти миры умерли тоже, застыли, законсервировались, и не было никого, кто их бы разбудил. Я бы мог, но я их не искал. Повторюсь, я не искал одиночества, лучше жить не понятому, чем жить в одиночестве. По-видимому, корабли проснулись, ожили, когда их вновь нашли люди.

– Ордо?

– Да. Но и это не все. Я удивлен, но ты сама знаешь, у этого мира есть Хозяин. Тот человек, которого ты видела.

– Ты знаешь кто он?

Имрэн отрицательно покачал головой.

– Я, – признался он, – никак не могу его найти. Он – телепат, как и я, и чувствует, когда к нему приближаются люди. Бесполезно бегать за ним. И мне его жаль.

– Ты думаешь, он одинок? – спросила Гресс, внезапно поняв, что гложет мальчишку, разглядев лицо, освещенное близкой вспышкой.

– Да, – проговорил Имри, едва слышно, – Да, – повторил чуть громче, – он одинок. Он бесконечно одинок, а тебе не понять что такое, – одиночество для Аюми. И, он ощутил все прелести своего дара, потому и таится от всех. И, знаешь, ему нужна помощь, больше чем вам. Я ухожу, Гресс, – добавил Имрэн после короткой паузы. – К нему. Я ему нужнее. И это – тоже истина, как и все, что я тебе сказал.

– Думаешь, он позволит тебе подойти? – спросила, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

– Да, – откликнулся Имри, – и ты все поняла, он позволит мне подойти, лишь, когда поймет, что мы – одной крови. Что я, как и он, отмечен теми же дарами. Другой возможности не будет.

– Останься. – попросила женщина, понимая, что эти слова напрасны.

– Нельзя, – отозвался Имрэн, – да, в общем, разделенное одиночество – это не то, чего я всю жизнь боялся, от чего бежал. Я не смогу жить, став подлецом и трусом в своих собственных глазах, а лгать себе, я не умею. Да, и никчемное это занятие – заниматься самообманом. Так что я ухожу, – подытожил он. – Так будет лучше для всех. А тебя, тебя и всех остальных я прошу об одном, выбирайтесь отсюда.

Он замолчал. Гресс подошла к нему совсем близко, прижалась лбом к плечу.

– Имри... – прошептала она, чувствуя, как от излишка чувств, от шквала эмоций, к горлу подступает ком.

Он погладил мокрые волосы, остановив руку на плече, заглянул в ее глаза. В свете огненных шаров и вспышек молний его лицо заострилось, стало резче и тверже, и только взгляд остался доброжелательным и теплым, как золотистый свет.

– Выход где-то на границе, – сказал он, – там, где кончается этот мир, там, где только пустота, где рождается от дуновения мысли то, что ты хочешь увидеть. Сияние звезд, чудовища или путь домой. Ну, я думаю, ты меня понимаешь....

И Гресси пошла, не понимая почему, не понимая куда, не понимая зачем, не разбирая дороги, шлепая по лужам. Хотелось обернуться и, посмотрев на него, вновь заглянув в медовые, янтарные глаза, ухватить за плечи, встряхнуть, заставить передумать.

Она ему верила. Она ему верила, несмотря на то, что все, известное ей о мире, восставало против того, что говорил он. Она ему верила, и, потому, не могла остановиться.

Я смотрел ей вслед. Она уходила, уходила прочь, унося свои сомнения с собой. Ну, что я еще мог сказать ей? Я мог многое сказать. У меня же тоже были сомнения. И страшно не хотелось оставаться под дождем, в саду, одному. Я не чувствовал как по моей коже, омывая тело, пропитав насквозь водой тунику льются струи воды.

Да, я плакал, непростительная слабость, ну так, что ж. Под дождем слез не видно. Я не сказал ей об этом, но к чему? Что б она уговорила меня? Но это мой, не ее, выбор. Выбор, который каждый делает сам.