Легенда об Уленшпигеле

Тогда Уленшпигель отдал монахам весь запас хлеба и колбас, который был у него и Ламме. Хозяин барки и негодяи-гёзы говорили между собой:

— Вот предатель, кормит попов; надо донести на него.

В Дортрехте барка остановилась в порту у Bloemen Key — Цветочной набережной; женщины, мужчины, мальчики и девочки сбежались толпой поглазеть на монахов и, показывая пальцами и грозя им кулаками, говорили:

— Посмотрите на этих прохвостов, которые корчили из себя святых и тащили людей на костёр, а их души в вечный огонь; посмотрите на этих ожиревших тигров и пузатых шакалов.

Монахи, опустив головы, не смели сказать ни слова. Уленшпигель видел, что они дрожат всем телом.

— Мы опять проголодались, добрый солдатик, — говорили они.

Но хозяин барки кричал:

— Кто всегда жаден? Сухой песок. Кто всегда голоден? Монах.

Уленшпигель сходил в город и принёс оттуда хлеба, ветчины и большой жбан пива.

— Ешьте и пейте, — сказал он, — вы наши пленники, но я спасу вас, если удастся. Слово солдата — золотое слово.

— Почему ты кормишь их? — говорили негодяи-гёзы. — Они не заплатят тебе. — И потихоньку переговаривались: — Он обещал спасти их; надо смотреть за ним.

На рассвете они прибыли в Бриль. Ворота были открыты перед ними, и voet-loper — скороход — побежал сообщить господину де Люмэ об их прибытии.

Получив известие, он, полуодетый, тотчас прискакал верхом, окружённый несколькими всадниками и вооружёнными пехотинцами.

И Уленшпигель снова увидел свирепого адмирала, одетого как знатный и богатый барин.

— Здравствуйте, господа монахи, — сказал тот, — покажите-ка руки. Где же кровь графов Эгмонта и Горна? Что вы мне тычете белые лапы? Она ведь на вас.

Один монах, по имени Леонард, ответил:

— Делай с нами, что хочешь. Мы монахи, никто за нас не заступится.

— Верно сказано, — вмешался Уленшпигель, — ибо монах порвал со всем миром — с отцом и матерью, братом и сестрой, женой и возлюбленной — и в последний час, действительно, не имеет никого, кто бы за него вступился. Всё-таки я попробую сделать это, ваша милость. Капитан Марин, подписывая капитуляцию Хоркума, дал в ней обещание, что монахи получат свободу, подобно всем, взятым в крепости, и будут выпущены из неё. Между тем они безо всякой причины были задержаны в плену: я слышал, что их собираются повесить. Ваша милость, почтительнейше обращаюсь к вам, вступаясь за них, так как знаю, что слово солдата — золотое слово.

— Кто ты такой? — спросил господин де Люмэ.

— Ваша милость, — ответил Уленшпигель, — я фламандец, родом из прекрасной Фландрии, крестьянин, дворянин, всё вместе; брожу по свету, восхваляя всё высокое и прекрасное и издеваясь над глупостью во всю глотку. И вас я буду прославлять, если вы сдержите обещание, данное капитаном: слово солдата — золотое слово.

Но негодяи-гёзы, бывшие на барке, заговорили:

— Ваша милость, это предатель: он обещал спасти их, он давал им хлеб, ветчину, колбасы, пиво, а нам ничего.

Тогда господин де Люмэ сказал Уленшпигелю:

— Фламандский бродяга, кормилец монахов, ты будешь вздёрнут вместе с ними.

— Не испугаюсь, — ответил Уленшпигель, — слово солдата — золотое слово.

— Поговори ещё! — сказал де Люмэ.

— Пепел стучит в моё сердце, — ответил Уленшпигель.

Монахи были заперты в сарае, и Уленшпигель вместе с ними; здесь они пытались богословскими доводами обратить его на путь истины, но он заснул, слушая их.

Господин де Люмэ сидел за столом, уставленным вином и яствами, когда из Хоркума от капитана Марина прибыл курьер с копией письма Молчаливого, принца Оранского, «повелевающего всем губернаторам городов и иных местностей предоставить духовенству такие же права, охрану и безопасность, как и прочему населению».

Курьер пожелал видеть самого адмирала де Люмэ, чтобы передать ему в собственные руки копию письма.

— Где подлинник? — спросил де Люмэ.

— У моего господина, — ответил курьер.

— И этот мужик посылает мне копию? — вскричал де Люмэ. — Где твой паспорт?

— Вот, ваша милость.

Господин де Люмэ начал громко читать:

— «Его милость господин Марин Бранд сим приказывает всем губернаторам, начальствующим и должностным лицам республики чинить свободный пропуск...»

Де Люмэ стукнул кулаком по столу и разорвал паспорт на куски.

— Кровь господня! — закричал он. — Чего тут мешается этот сопляк, который до взятия Бриля рад был селёдочной головке! Он именует себя господином и капитаном и посылает мне, мне посылает свои приказы. Он повелевает, он приказывает! Скажи его милости, твоему важному господину и повелителю, что именно потому, что он такой важный господин и повелитель, монахи будут сейчас повешены и ты вместе с ними, если не уберёшься сию же минуту.

И ударом ноги он вышвырнул его из комнаты.

— Пить! — закричал он. — Какова наглость этого Марина? Меня чуть не вырвало от злости. Повесить сейчас этих монахов в их сарае и привести ко мне этого фламандского бродягу, после того как он побывает при казни. Посмотрим, как он посмеет сказать мне, что я поступил дурно. Кровь господня! На какого чорта здесь все эти горшки и бутылки?