Легенда об Уленшпигеле

На навозе росток возник.
Семь — это зло и благо сразу.
Из угля родятся алмазы.
Глуп учитель — мудр ученик...
Чтоб раздобыть золы и угля —
Что станет делать бродячая тля?

И огоньки говорили:

— Мы пламя, мы воздаяние за былые слёзы, за страдания народные; воздаяние господам, охотившимся на человеческую дичь в своих поместьях; воздаяние за ненужные битвы, за кровь, пролитую в темницах, за мужчин, сожжённых на кострах, за женщин и девушек, живьём зарытых в землю; воздаяние за прошлое, окровавленное и скованное. Мы пламя, мы души усопших.

При этих словах Семеро обратились в деревянные изваяния, не меняя ни в чём своего первоначального образа.

И голос воззвал:

— Уленшпигель, сожги дерево!

И Уленшпигель, обратившись к огонькам, сказал:

— Раз вы — огонь, то делайте своё дело.

И блуждающие огоньки толпой окружили Семерых, которые загорелись и обратились в прах.

Из пепла вышло семь иных образов. Первый из них сказал:

— Имя мне было Гордыня; меня называют теперь Благородное достоинство.

Другие говорили то же, и Уленшпигель с Неле увидели, что из Скупости явилась Бережливость, из Гнева — Живость, из Чревоугодия — Аппетит, из Зависти — Соревнование, из Лености — Мечта поэтов и мудрецов. И Сладострастие на своей козе обратилось в красавицу, имя которой было Любовь.

И огоньки кружились вокруг них в весёлом хороводе.

Тогда Уленшпигель и Неле услышали тысячи голосов невидимых мужчин и женщин; веселые, упоительные, они звенели, словно колокольчики.

Когда на суше и водах
Сих Семерых пора настанет —
Род человеческий воспрянет
И счастлив будет навсегда.

И Уленшпигель сказал:

— Духи издеваются над нами.

И могучая рука схватила Неле за руку и швырнула в пространство. И духи пели:

Когда север с лобзаньем
Коснётся запада —
Бедствиям наступит конец.
Пояс заветный ищи!

— Увы, — сказал Уленшпигель, — север, запад, венец. Темно вы вещаете, господа духи.

И они снова насмешливо запели:

Север — это Нидерланды
И Бельгия — это запад.
Пояс — союз их,
Их дружба...

— Вы совсем не так глупы, господа духи, — сказал Уленшпигель.

И они снова насмешливо запели:

Знай, бедняга: добрая дружба,
Прочный, прекрасный союз —
Это пояс заветный, связующий
Нидерланды и Бельгию.
Союз совета, Союз действия,
Союз крови,
На жизнь и смерть.

И было б так,

Когда б не Шельда[217]... —
Да, бедняга, когда б не Шельда!

— Увы, — сказал Уленшпигель, — такова, стало быть, наша тяжёлая жизнь: слезы людей и смех судьбы.

Союз крови,
На жизнь и смерть,
Когда б не Шельда...

откликнулись насмешливо духи.

И могучая рука схватила Уленшпигеля и швырнула его в пространство.

X

Неле, упав, протёрла глаза и увидела перед собой только солнце, восходящее в золотистых туманах, верхушки трав также залитые золотом, и желтоватые под лучами восходящего солнца перья уснувших чаек; они, однако, тут же проснулись.

Неле осмотрелась, увидела свою наготу и наскоро оделась; затем, увидев Уленшпигеля, тоже голого, прикрыла его; думая, что он спит, она тряхнула его, но он не шевельнулся — точно мертвый. Ужас охватил её.

— Неужели, — воскликнула она, — это я убила моего друга чародейским снадобьем. Я тоже хочу умереть! О, Тиль, проснись... Он холоден, как мрамор.

Уленшпигель не пробуждался. Прошли две ночи и день, и Неле, дрожа в лихорадке от горя, не засыпала подле своего возлюбленного Уленшпигеля.

Утром второго дня Неле услышала звук колокольчика и увидела крестьянина, идущего с лопатой; за ним со свечой в руке шли бургомистр и двое старшин, священник деревни Ставениссе и причетник, державший над ним зонтик.

Они шли, говорили они, со святыми дарами для причащения доблестного Якобсена, который из страха был гёзом, но по миновании опасности возвратился в смертный час в лоно святой римской церкви.

Они остановились подле Неле, заливавшейся слезами, и смотрели на тело Уленшпигеля, распростёртое на траве и покрытое его платьем. Неле стала на колени.

— Девушка, — сказал бургомистр, — что ты делаешь подле этого мертвеца?

Не смея поднять глаза, она отвечала:

— Молюсь за моего друга, который пал здесь, словно поражённый молнией: теперь я осталась одна и тоже хочу умереть.

— Гёз Уленшпигель умер, — сказал патер, задыхаясь от радости, — слава богу. Мужик, копай живее могилу. Сними с него одежду.

— Нет, — сказала Неле, вставая, — с него ничего не снимут, не то ему будет холодно в земле.

— Копай могилу, — сказал патер крестьянину с лопатой.