Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

— Я непьющий, — отвечал Вастеле, — но, если хотите, я схожу in het Pelicaen^[27] и принесу вам — это тут близко.

— Сходи, — сказал Ламме, — и ветчинки заодно принеси.

— Ладно, принесу, — сказал Вастеле и с нескрываемым презрением посмотрел на Ламме.

Все же он принес им dobbeleclauwaert’у^[28] и ветчины. И Ламме в восторге ел за пятерых.

А потом спросил:

— Когда же мы начнем?

— Нынче ночью, — отвечал Вастеле. — Ты будешь в кузне. Работников моих тебе бояться нечего — они такие же реформаты, как и ты.

— А, вот это хорошо! — сказал Ламме.

Вечером, после сигнала к тушению огней, при затворенных дверях Вастеле с помощью Уленшпигеля и Ламме перетаскал из подвала в кузницу тяжелые тюки с оружием.

— Я должен починить двадцать аркебуз, наточить тридцать наконечников для копий и отлить полторы тысячи пуль, — сказал он. — Вот вы мне и подсобите.

— Я жалею, что у меня не четыре руки, — сказал Уленшпигель.

— Ничего, Ламме нам поможет, — сказал Вастеле.

— Помогу, — жалобным голосом отозвался Ламме, осоловевший от еды и питья.

— Ты будешь лить пули, — сказал Уленшпигель.

— Пули так пули, — повторил Ламме.

Ламме плавил свинец, отливал пули и бросал злобные взгляды на smitte Вастеле, который заставлял его бодрствовать, в то время как он клевал носом. Он отливал пули со сдержанной яростью; ему страх как хотелось вылить расплавленный свинец на голову кузнецу Вастеле. Все же он подавил в себе это желание. Но к полуночи, меж тем как smitte Вастеле с Уленшпигелем терпеливо полировали стволы аркебуз и точили наконечники для копий, у Ламме бешенство и усталость достигли крайней степени, и он свистящим от злости голосом повел такую речь:

— Посмотри на себя: ты худ, бледен и хил, а все оттого, что уж очень ты предан всяким принцам и сильным мира сего, уж очень ты для них стараешься, а о теле, о драгоценном теле своем, забываешь, не печешься о нем, пренебрегаешь им, и оно у тебя хиреет. А ведь Бог и госпожа природа не для этого сотворили его. Да будет тебе известно, что душе нашей, — а душа есть дыхание жизни, — для того, чтобы дышать, потребны бобы, говядина, пиво, вино, ветчина, колбасы и покой, а ты сидишь на хлебе и воде, да еще и не спишь.

— Эк его прорвало! — воскликнул Уленшпигель.

— Он сам не знает, что говорит, — печально заметил Вастеле.

— Получше тебя знаю! — огрызнулся Ламме. — Я говорю, что все мы дураки — и я, и ты, и Уленшпигель: мы слепим глаза ради принцев и сильных мира сего, а они животики бы надорвали с хохоту, когда бы узнали, что мы с ног валимся, оттого что всю ночь ковали для их надобностей оружие и отливали пули. Они себе попивают из золотых кубков французское вино, едят на английского олова тарелках немецких каплунов и знать не хотят, что мы ищем попусту истинного Бога, по милости которого они забрали такую силу, а враги косят нас косами и живыми бросают в колодцы. И ведь они не реформаты, не кальвинисты, не лютеране, не католики — они скептики, они во всем сомневаются, они покупают или же завоевывают себе княжества, отбирают добро у монахов, у аббатов, у монастырей, у них есть и девушки, и женщины, и шлюхи, и пьют они из золотых кубков за нескончаемое свое веселье, за нашу вековечную глупость, дурость и бестолковость и за все семь смертных грехов, которые они совершают прямо под твоим, smitte Вастеле, носом, который у тебя заострился от излишнего рвения. Окинь взглядом поля и луга, окинь взглядом посевы, плодовые сады, скот, сокровища, выступающие из недр земли. Окинь взглядом лесных зверей, птиц небесных, дивных ортоланов, нежных дроздов, кабаньи морды и окорока диких коз, все это — им, охота, рыбная ловля, земля, море — все им. А ты сидишь на хлебе и воде, и мы все здесь из кожи вон лезем для них, ночей недосыпаем, не едим и не пьем. А когда мы подохнем, они пнут ногой наши трупы и скажут нашим матерям: «Наделайте новых — эти уже не годятся».

Уленшпигель посмеивался, но не говорил ни слова, Ламме сопел от злости, а Вастеле кротко ему ответил:

— Ты все это сказал не подумав. Я живу не ради ветчины, пива и ортоланов, а ради торжества свободы совести. Принц — друг свободы — живет ради того же самого. Он жертвует своим довольством, своим покоем для того, чтобы изгнать из Нидерландов палачей и тиранов. Бери пример с него и постарайся спустить с себя жир. Народ спасают не брюхом, а беззаветной храбростью и безропотным несением тягот до последней минуты жизни. А сейчас, если ты устал, то поди и ляг.

Но Ламме устыдился и не пошел.

И они до рассвета ковали оружие и отливали пули. И так они провели три ночи подряд.

А на четвертую ночь Уленшпигель с Ламме направились в Гент, и дорогою Уленшпигель продавал клетки и мышеловки, а Ламме — oliekoek’и.

Поселились же они в Мелестее, городке мельниц, красные кровли которого видны отовсюду, и уговорились заниматься своим делом порознь, а вечером, до сигнала к тушению огней, сходиться in de Zwaan, то есть в таверне «Лебедь».