Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

— Сатана — это я сам, таково мое естество. Я родился на свет уродцем, неспособным к телесным упражнениям, и меня все почитали за дурачка и часто били. Меня никто не жалел — ни мальчики, ни девочки. Когда я вырос, ни одна женщина не желала иметь со мной дело, даже за деньги. Тогда я возненавидел смертельной ненавистью все, что происходит от женщины. Я донес на Клааса, оттого что его все любили. Я любил только денежки — это были мои белокурые или же золотистые подружки. Казнь Клааса обогатила меня и доставила наслаждение. Но меня час от часу сильнее манило стать волком, мне до страсти хотелось кусаться. В Брабанте я увидел вафельницу и подумал, что из такой вафельницы можно сделать отличную железную пасть. О, если б я мог схватить вас за горло, кровожадные тигры, забавляющиеся муками старика! Я бы вас искусал с еще большим наслаждением, нежели солдата или же девочку. Когда она, такая хорошенькая, беззащитная, спала на солнышке, зажав в руках сумочку с деньгами, во мне заговорили жалость и вожделение. Но так как я уже стар и обладать ею не мог, то я укусил ее…

На вопрос судьи, где он живет, рыбник ответил так:

— В Рамскапеле. Оттуда я хожу в Бланкенберге, в Хейст и даже в Кнокке. По воскресеньям и праздничным дням я делаю в этой самой вафельнице по брабантскому способу вафли и хожу по городам и селам. Вафельница у меня всегда чистая, смазанная жиром. На вафли, на эту иноземную новинку, большой спрос. Если же вы полюбопытствуете, почему никто не мог меня узнать, то я вам скажу, что я красил и лицо и волосы в рыжий цвет. Что касается волчьей шкуры, на которую вы, вопрошая, злобно указываете пальцем, то я из презрения к вам отвечу и на этот вопрос: я убил двух волков в Равесхоольском и Мальдегемском лесах. Я сшил обе шкуры, вышла одна большая, и в нее я влезал. Прятал я ее в ящике среди хейстских дюн. Там и награбленная одежда — я хотел продать ее как-нибудь при случае по выгодной цене.

— Подведите его к огню, — распорядился судья.

Палач исполнил приказание.

— А где деньги? — спросил судья.

— Этого король не узнает, — отвечал рыбник.

— Жгите его свечами, — приказал судья. — Поближе, поближе к огню!

Палач исполнил приказ, а рыбник закричал:

— Я ничего больше не скажу! Я и так много наговорил, и вы меня сожжете. Я не колдун — зачем вы подвигаете меня к огню? И так ноги у меня в ожогах, в крови! Я ничего не скажу. Зачем еще ближе? Ноги у меня все в крови, говорят вам, в крови! Эти сапоги из раскаленного железа. Деньги? Это мои единственные друзья на всем свете… Ну хорошо… Только не надо огня! Деньги у меня в погребе, в Рамскапеле, в сундуке… Не отнимайте их у меня! Помилосердствуйте и пощадите, господа судьи! Убери свечи, проклятый палач!.. А он еще сильнее стал жечь… Деньги в сундуке с двойным дном, завернуты в шерстяную ткань, чтобы не слышно было звяканья, если кто-нибудь тряхнет сундук. Ну теперь я все сказал. Отведите меня от огня!

Его отвели от огня, и он злобно усмехнулся.

Судья спросил, чему он смеется.

— От радости, что больше не жжет, — отвечал рыбник.

Судья задал ему вопрос:

— Тебя никто не просил показать твою вафельницу с зубьями?

Рыбник же ему на это ответил так:

— У других точно такие же, только в моей дырочки, куда я ввинчивал железные зубья. На рассвете я их вынимал. Крестьяне охотней покупали вафли у меня, чем у других продавцов. Они их называют waefels met brabandsche knoopen (вафли с брабантскими пуговичками): когда зубьев нет, то от пустых углублений на вафлях остаются кружочки, похожие на пуговички.

А судья ему опять:

— Когда ты нападал на несчастные жертвы?

— И днем и ночью. Днем я со своей вафельницей обходил дюны, выходил на большие дороги и подстерегал прохожих, а уж по субботам всегда караулил, потому что в Брюгге большой базар в этот день. Если мимо меня шагал крестьянин и вид у него был мрачный, я его не трогал: коли крестьянин закручинился, значит, в кошельке у него отлив. Если же я видел веселого путника, то шел за ним по пятам, неожиданно бросался на него сзади, прокусывал затылок и отбирал кошелек. И так я грабил не только в дюнах, а и на всех дорогах и тропах.

Тут судья сказал ему:

— Кайся и молись Богу.

Но рыбник стал богохульствовать:

— Таким меня Господь Бог сотворил. Я не по своей воле так поступал — во мне говорила природа. Тигры свирепые, вы наказываете меня несправедливо! Не сжигайте меня — я не по своей воле так поступал! Сжальтесь надо мной — я беден и стар. Я все равно умру от ран. Не сжигайте меня!

Его привели под липу возле Vierschare, чтобы при народе объявить ему приговор.

И, как страшный злодей, разбойник и богохульник, он был приговорен к просверлению языка каленым железом, к отсечению правой руки и к сожжению на медленном огне у ворот ратуши.

А Тория кричала:

— Правосудие свершилось, теперь он заплатит за все!

А народ кричал:

— Lang leven de Heeren van de wet! (Да здравствуют господа судьи!)