Сейчас принесу тебе сладкой похлебочки из пива с мукой, с сахаром, с корицей. Знаешь, для чего? Для того, чтобы твой жир стал прозрачным и трепетал у тебя под кожей: он уж и теперь виден, когда ты волнуешься. Но вот звонит вечерний колокол. Спи спокойно, не заботясь о завтрашнем дне, в твердой уверенности, что завтра ты вновь обретешь смачную еду и своего друга Ламме, который ее для тебя приготовит.
— Уходи и дай мне помолиться богу, — сказал монах.
— Молись, — отвечал Ламме, — молись под веселую музыку храпа: от сна и пива нагуляешь еще доброго жирка. Я доволен.
И Ламме собрался спать.
— Чего ради, — спрашивали его солдаты и матросы, — ты откармливаешь этого монаха, который тебя терпеть не может?
— Не мешайте мне, — отвечал Ламме, — я совершаю великое дело.
V
Пришел декабрь — месяц долгого сумрака. Уленшпигель пел:
Срывает маску монсеньор,Его запятнанная светлость.Он Бельгией хотел бы завладеть.Но обиспанившийся крайНе сделался еще анжуйским,Налогов герцогу не платит.Бей, барабанщик, в барабанПобеды нашей над анжуйцем!Поместья, ренты и акцизыИ должности — в руках у реформатов.Его запятнанная светлость,Во Франции безбожником слывя,Непрочь бы это все присвоить.О, поражение анжуйца!Он королем мечтает стать,Мечом добыть себе корону.Мечтает захватить изменойПрекраснейшие городаИ даже — даже наш Антверпен…Но горожан и горожанокБудить я буду спозаранок!О, поражение анжуйца!О Франция, не на тебяОбрушен страшный гнев народаИ смертоносные ударыТебя коснуться не должны,И вовсе не твои сыныЛежат горою у Кип-Дорпа,Проходы все загромождая…О, поражение анжуйца!Нет, это не твои сыны —Все те, кого народ восставшийТут сбрасывает со стены,—То слуги наглого анжуйца.Довольно пил он кровь твою,О Франция, бездельник этот,Теперь собрался нашу пить,Но между кубком и губами…О, поражение анжуйца!Недавно этот храбрый герцогВ незащищенном городкеВопил: «Убей!» и «Слава мессе!»И дружно вторили емуБесстыдноглазые красавцы.О, поражение анжуйца!Мы бьем по ним, не по тебе,Народ, задавленный нуждою.Ты из-за них лишен всего:Коней, и хлеба, и повозок.Они берут с тебя оброк,Тебе платя пренебреженьем.О, поражение анжуйца!Ты, Франция, вскормила грудьюИзменников, отцеубийц.Они позорят всюду имяТвое — ты можешь задохнутьсяОт дыма славы их недоброй.О, поражение анжуйца!К чему тебе еще одинЦветок в твоем венке победном?К чему тебе еще однаПровинция, народ французский,Отважный, доблестный народ?Сверни ты шею петухуДрачливому — и благодарностьВсе страны выразят тебеЗа поражение анжуйца!VI
В мае, когда фламандские крестьянки, чтобы предохранить себя от болезни и смерти, медленно бросают ночью через голову назад три черных боба, рана Ламме опять открылась; его трясло в лихорадке, и он просил, чтобы его положили на палубе, против клетки монаха.
Уленшпигель согласился, но, боясь, как бы его друг в беспамятстве не упал в море, он приказал хорошенько привязать его к кровати.
В минуты просветления Ламме неустанно напоминал, чтобы не забыли о монахе, и показывал ему язык.
И монах говорил:
— Ты оскорбляешь меня, толстопузый.
— Нет, — отвечал Ламме, — я тебя откармливаю.
Мягко веял ветерок, тепло сияло солнце. Ламме в лихорадочном бреду был крепко привязан к кровати, чтобы в припадке беспамятства не соскочил за борт. Ему казалось, что он в кухне, и он говорил: