Легенда об Уленшпигеле

Неожиданно в залу вошел хозяин «Пчелы» и с ним еще семь человек, но он делал вид, что ничего общего с ними не имеет. Войдя, он закричал петухом, а Уленшпигель в ответ запел жаворонком.

– Кто эти двое? – спросил у старухи Стевен хозяин «Пчелы».

– Этих сорванцов надо скорее разнять, – сказала старуха Стевен, – они до того у меня тут разбуянились, что как бы им на виселицу не угодить.

– Пусть только попробует разнять, – вскричал Уленшпигель, – мы его булыжник заставим жрать!

– Да, мы его булыжник заставим жрать, – подтвердил Ламме.

– Baes нас спасет, – сказал Уленшпигель на ухо Ламме.

Baes, догадавшись, что за этой дракой что-то кроется, поспешил в нее сунуться. Ламме шепотом спросил его:

– Ты вызволишь нас? А как?

Baes тряс для вида Уленшпигеля за уши и чуть слышно приговаривал:

– Семеро за тебя заступятся... Силачи, мясники... А я отсюда тягу... Меня весь город знает... Я уйду – кричи: ’Т is van te beven de klinkaert... Чтоб все здесь разгромить!..

– Хорошо, – сказал Уленшпигель и, поднявшись, дал ему пинка.

Baes ответил тем же.

– Лихо бьешь, пузан, – сказал Уленшпигель.

– Как град, – отвечал baes и, выхватив у Ламме кошелек и отдав его Уленшпигелю, сказал: – Ну, мошенник, я тебе вернул твое достояние – теперь угощай меня.

– Так и быть, угощу, мерзавец ты этакий, – согласился Уленшпигель.

– Ну и нахал! – заметила старуха Стевен.

– Я, моя ненаглядная, такой же нахал, как ты – красавица, – отрезал Уленшпигель.

А старухе Стевен перевалило уже за шестьдесят, лицо у нее все сморщилось, как сушеный кизиль, и пожелтело от злости. Нос у нее напоминал совиный клюв. В глазах застыло алчное выражение. В иссохшем ее рту торчало два клыка. На левой щеке багровело огромное родимое пятно.

Девицы захохотали и начали над ней потешаться:

– Красавица, красавица, налей ему! – Он тебя поцелует! – Сколько лет прошло с твоей первой свадьбы? – Берегись, Уленшпигель, она тебя съест! – Посмотри ей в глаза – они горят не злобой, а любовью. Как бы она тебя не закусала до смерти! – Не бойся! Все влюбленные женщины кусаются. – Ей нужен не ты, а твои денежки. – Какая она у нас нынче веселая!

И точно: старуха Стевен смеялась и подмигивала Жиллине – потаскушке в парче.

Baes выпил, расплатился и ушел. Семеро мясников понимающе переглядывались со старухой Стевен и сыщиками.

Один из них жестом дал понять, что считает Уленшпигеля дурачком и сейчас его оплетет за милую душу. Показав старухе Стевен язык, отчего та расхохоталась, обнажив свои клыки, он шепнул Уленшпигелю:

– ’Т is van te beven de klinkaert. (Пора звенеть бокалами.) – И, указывая на сыщиков, громко сказал: – Любезный реформат! Мы все на твоей стороне. Выставь нам вина и закуски!

А старуха Стевен хохотала до упаду и, как скоро Уленшпигель поворачивался к ней спиной, показывала ему язык. А Жиллина, тварь, разряженная в парчу, тоже показывала язык.

А девицы шушукались:

– Посмотрите на эту наушницу: пленяя своей красотой, она послала на мучительную пытку и на еще более мучительную казнь двадцать семь реформатов. Жиллина заранее облизывается при мысли о том, сколько ей дадут за донос, а дают ей сто флоринов из наследства ее жертв. Но радость ее меркнет, когда она думает, что надо будет поделиться со старухой Стевен.

И сыщики, мясники, девицы – все, издеваясь над Уленшпигелем, показывали ему язык. А Ламме побагровел от злости, как петушиный гребень, пот с него катился градом, но он молчал.

– Выставь нам вина и закуски, – сказали мясники и сыщики.

– Ну-с, моя ненаглядная, – снова позвякивая монетами, обратился Уленшпигель к старухе Стевен, – раз такое дело, давай нам вина и закуски, а вино мы будем пить в звонких бокалах.

Тут девицы снова прыснули, а старуха Стевен опять показала клыки.

Со всем тем она сходила в кухню и на погреб и принесла ветчины, колбасы вареной, яичницы с колбасой и звонкие бокальчики, названные так потому, что они стояли на ножках и при малейшем толчке звенели, как колокольчики.

И тогда Уленшпигель сказал:

– Кто хочет есть – ешьте, кто хочет пить – пейте!

Сыщики, девицы, мясники, Жиллина и старуха Стевен от радости затопали ногами и забили в ладоши. Потом все расселись: Уленшпигель, Ламме и семь мясников – вокруг большого почетного стола, а сыщики с девицами – вокруг двух небольших столиков. И принялись пить и есть, громко чавкая, а тем двум сыщикам, что оставались снаружи, их товарищи предложили тоже принять участие в пирушке. И из котомок у этих двух сыщиков торчали веревки и цепи.

А старуха Стевен высунула язык и, хихикнув, сказала:

– Отсюда никто не уйдет, не расплатившись!

И тут она заперла все двери, а ключи положила в карман. Жиллина подняла бокал и сказала:

– Птичка – в клетке. Выпьем по этому случаю!

А две девушки, Гена и Марго, спросили ее:

– Ты опять кого-то предашь на смерть, злая женщина?

– Не знаю, – отвечала Жиллина. – Выпьем!

Но три девушки не захотели пить с нею.

Тогда Жиллина взяла виолу и запела: