Легенда об Уленшпигеле

– Да здравствует гёз! Дуй, холодный ветер, – мы нагреем воздух нашим дыханием! В нашем сердце горит огонь любви к свободе, горит огонь ненависти к врагу. Выпьем вина! Вино – это молоко, которое пьют зрелые мужи. Да здравствует гёз!

И Неле пила из золотого кубка и, разрумянившись от ветра, играла на свирели. И всем гёзам, невзирая на холод, весело пилось и елось на палубе.

18

Внезапно на берегу зажглись факелы, и при их свете весь флот увидел сверкавшую оружием черную толпу. Затем факелы так же внезапно погасли, и снова воцарилась тьма.

По приказу адмирала был подан тревожный сигнал. Все огни на судах были потушены. Моряки и солдаты, вооружившись топорами, залегли на палубе. Доблестные канониры с фитилями в руках стояли около пушек, заряженных картечью и цепными ядрами. Было заранее условлено: как скоро адмирал и капитаны крикнут: «Сто шагов!», что должно было означать расстояние, на которое подошел неприятель, канонирам надлежит открыть огонь с носа, с кормы и с борта.

И капитаны услышали голос мессира Ворста:

– Смерть тому, кто заговорит громко!

И они повторили за ним:

– Смерть тому, кто заговорит громко!

Ночь была звездная, но луна не светила.

– Слышишь? – говорил Уленшпигель Ламме голосом тихим, как дыхание призрака. – Слышишь говор? Это амстердамцы. Слышишь, как визжит лед под их коньками? Быстро бегут! Слышно, как они переговариваются. Вот что они говорят: «Лежебоки гёзы дрыхнут. Лиссабонские денежки будут наши!» Зажигают факелы. Видишь их осадные лестницы, видишь их мерзкие хари, всю длинную цепь атакующих? Их тут более тысячи.

– Сто шагов! – крикнул мессир Ворст.

– Сто шагов! – крикнули капитаны.

И тут раздался громоподобный залп, а вслед за тем – жалобные крики людей, попадавших на лед.

– Залп из восьмидесяти орудий! – сказал Уленшпигель. – Бегут! Гляди, гляди! Факелы удаляются!

– В погоню! – крикнул адмирал Ворст.

– В погоню! – крикнули капитаны.

Погоня, однако ж, длилась недолго: беглецам не надо было бежать лишних сто шагов, а в быстроте они могли бы поспорить с перепуганными зайцами.

А на людях, стонавших и умиравших на льду, были обнаружены золото, драгоценности и веревки для того, чтобы вязать гёзов.

И после этой победы гёзы говорили:

– Als God met ons is, wie tegen ons zal zijn? (Коли с нами Бог, кто же нам тогда страшен?) Да здравствует гёз!

А на третий день утром мессир Ворст, охваченный тревогой, ждал нового нападения. Ламме выскочил на палубу и сказал Уленшпигелю:

– Отведи меня к этому адмиралу, который не хотел тебя слушать, когда ты предсказывал мороз.

– Иди один, – сказал Уленшпигель.

Ламме запер камбуз на ключ и пошел к адмиралу. Тот стоял на палубе и вглядывался в даль, не заметно ли какого-нибудь движения в стороне Амстердама.

Ламме приблизился к нему.

– Господин адмирал, – заговорил он, – может ли скромный корабельный кок высказать свое мнение?

– Говори, сын мой, – молвил адмирал.

– Монсеньор! – продолжал Ламме. – Вода в кувшинах тает, битая птица отошла, на колбасе уже нет инея, коровье масло отмякло, масло постное вновь стало жидким, соль отволгла. Скоро дождь пойдет – стало быть, мы спасены, монсеньор.

– Кто ты таков? – спросил мессир Ворст.

– Я кок с корабля «Бриль», – отвечал Ламме Гудзак. – И ежели все эти великие ученые, именующие себя астрономами, гадают по звездам так же хорошо, как я по приправам, они бы, уж верно, сказали нам, что ночью будет оттепель и страшнейшая вьюга. Но только оттепель продлится недолго.

И, сказавши это, Ламме вернулся к Уленшпигелю, а в полдень обратился к нему с такими словами:

– Я опять оказался пророком: небо нахмурилось, ветер бушует, идет теплый дождь, вода поднялась на целый фут.

Вечером он радостно воскликнул:

– Северное море вздулось, начался прилив, громадные волны хлынули в Зейдер-Зе и ломают лед – лед трескается и осыпает искрящимися осколками корабли! А вот и крупа! Адмирал отдал приказ отойти от Амстердама, а воды столько, что поплыл наш самый большой корабль. Вот мы уже в Энкхёйзенской гавани. Море замерзает снова. Я опять оказался пророком. Господь сотворил чудо.

А Уленшпигель сказал:

– Благословен Бог наш – выпьем во славу Божью!

И прошла зима, и настало лето.

19

В половине августа, когда куры, наевшись зерен, пребывают глухи к призывам петуха, трубящего им о своей любви, Уленшпигель сказал морякам и солдатам:

– Кровавый герцог осмелился издать в Утрехте благодетельный указ[241] , в котором он среди прочих благостынь и щедрот грозит непокорным жителям Нидерландов голодом, смертью, разором. «Все, кто еще не сдался, будут уничтожены, – вещает он, – его королевское величество заселит ваш край иностранцами». Кусай, герцог, кусай! Зубы гадюки ломаются о напильник. Напильник – это мы. Да здравствует гёз!