Легенда Татр

Целыми толпами стали ходить горцы на разбой за Польские Татры, но не одному круто пришлось: ничего, кроме дыр в башке, не приносили, а то и вовсе не возвращались.

За Татрами умели защищаться от разбойников, и в конце концов набеги эти вызвали взаимную ненависть, а со стороны венгров – жажду мести. В Польшу идти было незачем, но когда ловили кого-нибудь из поляков, с ним расправлялись. Били, пытали, казнили, вешали на виселицах и на деревьях; погреба липтовских и оравских замков наполнились узниками. Многих, уличенных в грабежах или намерении ограбить, убивали на месте или в имениях и замках знати. Если даже кое-кто из мужиков и поправлял свои дела разбойничьим ремеслом и на время избавлялся от нищеты, принеся домой муки либо сала, все это его не спасало. Кое-кому случалось награбить и денег, но на телеге с деревянными осями далеко ехать за хлебом было трудно, ездили верхом. Да и купить-то было тоже нелегко: нельзя было быть спокойным ни за деньги свои, ни за купленный товар, ни за собственную жизнь, потому что даже свои мужики с долин нападали и грабили. Вокруг только и говорили об убийствах.

С севера Польских Татр надвигался голод, он принимал страшные размеры и вел за собой смерть, а та трудилась до седьмого пота.

Яносик Нендза Литмановский раздавал все, что у него было. Имуществом отца и матери он распоряжаться не мог, но свои собственные сбережения выкапывал в заговоренных местах из-под буков, яблонь и камней и раздавал людям. Он считал это своим долгом, к этому обязывали его гордость и сознание своего превосходства. Он наделял людей щедро, по-королевски, потому что хотел, чтобы люди помнили его и его благодеяния. Он раздавал богатства с видом знатного вельможи, которому не страшно разорение, который ничего не боится и ни от чего не зависит. Но, хотя было у него всего много, все же это была капля в море нищеты; и в конце концов иссякли и его запасы.

Тогда Яносик стал раскидывать умом. Он все чаще и глубже задумывался о том, что мелькало у него в голове еще зимой.

И вот однажды он направился к соседней избе, где жили его двоюродные сестры Кристка и Ядвига с младшим братом своим Войтеком.

Он застал их на «черной» половине, за ткацким станком. А Войтек у окна вырезал ножом полочку.

– Слава Иисусу! Что у вас слышно, девки? – спросил Яносик.

– Да ничего особенного, брат. А у тебя? – отвечали девушки.

– Холст ткете?

– Да.

– А Войтусь все строгает? – сказал Яносик, садясь на лавку у стены.

– Строгает.

– А что это ты строгаешь, хлопец?

– Полочку для ложек.

– Покажи. А ведь хороша! И не надоест тебе это дело?

– Ну, сам знаешь, – отвечала Ядвига, – он готов день и ночь строгать. Погляди, какого святого Мартина он для бабушки вырезал из кедрового дерева.

– Ну-ну! А откуда ж вы знаете, что это святой Мартин?

– Нам-то невдомек, да зашел к нам позавчера Куба Мражничар. Он в этих делах толк знает, сам любых святых может вырезать. Так он сразу признал, что это святой Мартин.

– А ты, Войтек, знал, кого мастерил? – спросил Яносик.

– Нет. Только когда мне Куба сказал…

– Ну, умник, видно, ваш Куба, – заметил Яносик. – Я бы три дня на этого святого глядел, а не догадался, кто он. Ну, оно и не диво, каждый свое дело знает. А кабы завести этого Кубу в лес, так он бы меня на помощь стал звать.

Помолчали; только станок жужжал.

Ядвига, Кристка и Войтек Нендзы жили одни, потому что родители их умерли.

Большой черный кот с сверкающими глазами, сидевший около кадки, встал, выгнул спину, зевнул, задрал хвост, вытянул сперва левую заднюю ногу, потом правую, а потом, подойдя к Яносику, стал тереться о его штаны и мурлыкать.

– Кис! – сказал ему Яносик. – Что же я тебе дам? Ничего у меня нет.

– Да ему есть не хочется, шельме, – сказала Кристка. – Птиц в лесу ловит, недавно зайца задушил. Ему горя мало.

– А людям много, – отозвался Яносик.

– Да, много.

– Такой плач стоит, не приведи господи! – сказала Ядвига. – Люди говорят, что все вымрем. Конец приходит гуралям.

Девки печально вздохнули.

– Я вчера ходила к Флореку, хотела, чтоб он станок поправил, он это дело знает. А он умер.

– Умер Флорек?! – спросил Яносик взволнованно.

– Да, отравился грибом. Пришла я туда, да не знала, как и уйти. У жены ребенок грудной, а грудь высохла, как тряпка. Флорек мертвый лежит на холстине. Трое ребят по избе бродят, ищут, чего бы поесть. Девочка лет семи со ступки соль слизывала. Сука у них ощенилась, пять щенят у нее, и все пищат от голода. Целую ночь мне это снилось. Как вспомню, сердце сжимается. Отнесла им, что могла.

– И хорошо сделала. Страх как бедствуют люди…

– Бедствуют, брат, бедствуют, – поддакнула Кристка.

– Ох, горе!.. – вздохнула Ядвига.

– Девушки! – немного погодя сказал Яносик. – Спойте-ка про разбойника Яносика.

– Эх, брат, не поется, – отнекивалась Кристка.

– А ты тихонько!..