Легенда Татр

Кривань, как коршун с распростертыми крыльями, обернулся к Польше, грозя ей своим кривым клювом: казалось, он хотел загородить собою Липтов и Ораву от Польши. Каменная его грудь отвесно поднималась над долиной. Грубым Верхом ограждался он, как стеной.

Грозно глядела на Яносика золотая глава, видная из-за леса и озаренная солнцем.

И казалось Яносику Нендзе Литмановскому из Нендзового Гроника в Косцелисках, что он вызвал на борьбу самого Криваня, отца Липтова.

– Видите? – указал он Саблику на мрачную вершину.

– Высок, – отвечал Саблик.

– Высок… Словно Липтов собой загородил…

– Ничего… Он и коз, и медведей, и белок от меня защищал, – а мало ли я их там убил?

– А что, кабы человек такой был?

– Весь мир покорил бы! Все было бы ему нипочем! Даже моря не испугался бы.

– Да!

– Все мне чудится, будто он глядит на нас.

– Он и глядит. Только он о нас не думает. Он думает о том, что было тысячу лет тому назад, а то и раньше. Он вспоминает то время, когда весь свет покрывали снега и льды. И была вечная зима. Кругом, насколько хватает глаз, – все лед да лед! И тихо. Не шелохнется ничто. Как играли здесь ветры, – стоило послушать! Как солнце сверкало на снегах! Даже птиц не было, что им тут делать: ничего, одни скалы да лед. Я бы хотел тогда жить. Выпалить бы из ружья, так на сто миль кругом слышно было бы! Умирать – и то не обидно бы! Ломница, Ледовые, Герляховская высота, Липтовская высота, Кривань… есть у них о чем потолковать между собой. Слышалось мне не раз, как они переговариваются через другие горы. Ведь они все равно что хозяева здесь. Кривань у Татр Липтовских – за солтыса, а Ломница – у Спижских. Толкуют они о лесах, о водах, о ненастье, о вёдре, о том, что кругом додается за долинами, в Венгрии, в Польше. И вспоминают минувшие времена. Кто знает, что здесь было, когда вода из моря через Пенины бежала? Какой, должно быть, шум стоял! Им есть о чем потолковать между собой.

– Да и мне иногда по ночам казалось, что вершины говорят между собой, – сказал Яносик. – Только не придумаю, о чем они могут говорить?

– Эх, Яносик, есть у них о чем потолковать. Кривань на людей и глядеть-то не станет. Не все ли ему равно, кто мы, откуда! Так-то!

– Так вы думаете, крестный, что они ничего о людях не говорят? – спросил Яносик.

– Станешь ты о муравьях да о клопах толковать? А ведь муравей-то, коли его с нами сравнить, больше, чем мы против гор!

– Э, – вмешался Кшись, слушавший их разговор, – о клопах иной раз можно больше сказать, чем обо всех солтысах, войтах и каштелянах! Клоп, он – епископ! Как залезет он тебе за рубаху, так и ксендз на исповеди не заставит тебя так каяться! Так из-за него ночью напляшешься, что, кажись, бабу и ту ко всем чертям вышвырнул бы!

– Хе-хе-хе! – засмеялся Саблик.

Яносик перед дальнейшим походом дал людям отдохнуть в лесу под Криванем. Отдыхать решили до вечера. Из луков настреляли всякой дичи, так что еды хватало, но приходилось довольствоваться сырым мясом с солью, потому что Яносик запретил разводить огонь: он боялся, что дым выдаст их, хотя кругом был сплошной лес.

Известно, что дьявол не спит никогда, и ежели ему нечего делать, так он когти о копыта точит.

Мардула сказал Кшисю и Галайде, с которыми водил дружбу:

– Знаете что, ребята? Неохота мне целый день в лесу без дела валяться.

– А куда же идти хочешь? – спросил Галайда.

– Пошел бы выпить чего-нибудь, – отвечал Мардула. – А удастся по пути украсть что-нибудь – и то ладно. Жалко терять день понапрасну.

– И то правда… Это ты хорошо сказал. Ты – голова! А куда же пойдем? – спросил Кшись.

– Да куда-нибудь, нам везде дорога.

– Выходная близко, – сказал Галайда.

– Королевская Лехота, Кокава…

– Прибилина, – добавил Кшись. – Любовница у меня была оттуда, когда я на работу в Буду ходил.

– Может, она еще тебя узнает, – пошутил Мардула.

– Верно! Она коли меня увидит, так разом все бросит – детей, мужа, дом – и пойдет со мной! – ничуть не смущаясь, ответил Кшись.

Галайда посмотрел на него с недоверием.

– Бывает, – сказал он.

– Ну, значит, идем? – спросил Мардула.

– Идем! – не задумываясь, объявил Галайда.

– Яносик не велел уходить, – сказал Кшись.

– Чего там! – отвечал Мардула. – Мы будто за ягодами идем. А своих догоним: тысяча человек в лесу не затеряется. Пошлет господь бог удачи – тогда признаемся и Яносику часть отдадим.

– Он не возьмет.

– Ну, тогда Стопкам да Саблику: они при нем состоят. Страсть как мне хочется пойти! Ведь больше пяти лет не крал! С тех пор как поймали меня из-за порток под Кальварией, я еще до сих пор нигде не был!

– Эх, – сказал Кшись, – а еще Мардула!

– Ведь это все равно что соловью петь запретить! – сказал Мардула.

– Верно! – подтвердил Галайда.

– Из меня вор не бог весть какой, – сказал Кшись, – а вот выпить – выпил бы! Второй день, как в корчме не был! Первый раз в жизни так случилось…

– Неужто не бывало с тобой такого случая?..

– Разве тогда, когда еще в пеленках лежал… Я никогда не болел, а как захвораю, так либо меня пусть несут в корчму помирать… либо корчму ко мне.