Легенда Татр

Паи Иордан пришел в ярость. В первую минуту вылетели у него из головы все слова и мысли. Он обернулся к Шелюге, гневно взглянул на него и яростно заорал:

– Черрт… Черрт.

Ганка, молодая, красивая девка, у которой язык был как бритва, закричала с башенки:

– А что это там гремит? Погода, кажись, хорошая!

Иордан привскочил на седле, но стерпел.

– Слушайте, бабы, – сказал он, повысив голос, – сейчас же идите за Косткой!

– А зачем вы, пан староста, сюда приехали? – степенно спросила Мацекова жена.

– Замок брать! – ответил сразу Иордан.

– Замок-то у меня готов, да вот ключи не знаю куда делись! – крикнула Ганка.

Трубач Шелюга, затыкавший себе рот трубой, не выдержал и захохотал. Захохотали и бабы на стене, а жена Юзека закричала:

– Ну, и подождешь, окаянный! Чего тебе не терпится?

Пан Иордан, весь красный, остервенев, зарычал:

– Суки паршивые! Шкуру с вас прикажу содрать!

– А откуда, пан, начинать будете? – спросила Ганка.

– Откуда, обезьяна блудливая? – крикнул пан староста. – А вот откуда! – И, повернувшись в седле, заревел, как бык – Ко мне!

Тотчас же из леса стали выходить драгуны епископа Гембицкого и добровольцы.

– Вот откуда! – яростно повторил пан Иордан.

Жена Юзека Новобильского присмирела: поняла, что дело нешуточное, и сказала невестке:

– Ах, чтоб их черти съели! Солдаты…

Но жена Мацека не потеряла присутствия духа; она знала, что к Чорштыну должны стянуться тысячи крестьян, и потому задорно крикнула:

– Пан староста! Не лез бы ты лучше, куда не просят!

– Погоди же ты, старая ведьма! – гаркнул пан Иордан и, повернув лошадь, вместе с трубачом уехал к своим.

Он долго сопел и не мог отдышаться. А когда по совету поручика, командира драгунов, и пана Гоздавы Мешковского красноречивый пан Скорачинский и маньский ксендз, прибывший с войском, вступили в переговоры с самим Косткой, обещали ему личную неприкосновенность, если он добровольно сдаст крепость, и все-таки ничего не добились, – тогда Иордан приказал идти на штурм.

Но атаки драгун и попытки поджечь ворота были неудачны; в замке было кое-какое оружие, у мужиков было свое, и, наконец, ни к чему не нужный маньский ксендз совершенно угнетал осаждающих, без устали повторяя: «Спешите! Спешите!» Он боялся взбунтовавшихся горцев, которые, по слухам, уже приближались.

Неудачные атаки, потеря нескольких десятков лошадей, довольно тяжелые раны и увечья, которые вывели из строя драгун, и сверх того все возраставший страх перед приближавшейся толпой крестьян плохо подействовали на пана Иордана: совершенно неожиданно, не сказав никому ни слова, он удрал из-под замка вместе с паном Мешковским, Скорачинским и еще одним шляхтичем. Следом за исчезнувшим вождем бросились трусливые шляхтичи-добровольцы, а за шляхтой и драгуны ускакали по дороге к Кракову.

Костка смеялся над самим собой: и чего он так испугался письма епископа и так быстро овладели им сомнения? Он столкнулся с врагом, стал с ним лицом к лицу и победил его до смешного легко: в замке не было даже ни одного раненого. Только Магера, кузнец из Лопушны, нарочно, ради шутки, стукнулся коленом об стену: все-таки, дескать, при отражении штурма были и раны.

Пока господа Иозель и Ривка Зборазскйе угощали мужиков своим вином и медом, Костка, веселый и довольный, расположился в кабинете камергера Платенберга и, найдя там чернила и все, что нужно, стал писать пану Викторину Здановскому письмо в стихах и прозе. Он приглашал его «не отказать прибыть к Иванову дню в Чорштын, ибо стянется сюда большое войско: такова воля божья, чтобы столь великие злодеяния были наказаны. Пошли только господь, чтобы совершилось это без пролития христианской крови. Вас, вельможный пан, я оставлю хозяином здесь, а сам пойду туда, куда поведет меня с войском господь…

…Ворота подожгли. И думали они,

Что ранили орла. Обрадовалась рать,

Но встрепенулся лев и камни стал швырять.

И жидкой грязью он все щели залепил,

Ворота затопил, отважных порубил,

Коней поубивал, а кто трусливей, те

Отправились назад лишь на свином хвосте.

Лев видит толстяка. И этот жирный слон

(Чин старосты иметь давно стремился он)

Из битвы раньше всех бессовестно удрал,

Убежище нашел себе меж темных скал.

А в замке среди мглы ударили в котлы,

Звенело все вокруг. Тревожен был сигнал.

Проснулась быстро рать и стала удирать.

Одни пешком спешат, другие – на конях:

Лев приказал стрелять, бегущих догонять,

Нагнал на них стрельбой из аркебузов страх.

Что ж выиграли вы? И где у вас права?

Разгневали зачем вы понапрасну льва?

Высоко лев залез, где в облаках гора,

Куда орел и тот не занесет пера.

Да, с кем господь бог наш, тех не сразить в боях,

Не лучше ль вам теперь раскаяться в грехах.

Боимся мы людей. А надо бога чтить,–

Лишь поступая так, счастливо можно жить.

Тщеславие кругом и жадность! Это зло

Несчастье и позор к нам в Польшу принесло.

О, как бы не сбылось пророчество о том,

Что с севера придет к нам зло большое в дом!

Свидетельствует тот, кто видел все и знал…»