Читаем Легенда Татр полностью

Он слушал, но как будто не слышал ничего. И только после долгого молчания шепнул куда-то в пространство: «Ты меня с пути сбила, дивчина. Ты одна в сердце у меня. Всему конец. И мне и жизни моей». Потом сказал громко и уверенно:

— Пойдемте, поднимемся выше. Там есть полянка в лесу.

— А зачем туда идти? Надо удирать за Татры. К Кончистой горе, через Железные Ворота, — сказал Моцарный.

Яносик рассмеялся.

— Через Железные Ворота? Где мы проходили, когда с золотом и серебром возвращались с Дуная в Польшу?

— Да ведь так ближе всего, — заметил Моцарный.

— У тебя времени хватит бежать, не бойся!

— А оно бы пора. Ведь нас искать будут! — сказал Матея.

— Убежишь, убежишь и ты! Еще есть время!

— Яносик… — начал Гадея и не договорил.

Они поднимались по той горе, по которой сбежал Яносик. Прошли лес и вышли на поляну, окруженную густым кустарником в рост человека.

— Ребята! — сказал Яносик, — Дайте мне мое оружие.

Он взял у них ружье, пистолеты и разбойничьи ножи.

— А теперь делайте, что я скажу.

— Что ты затеял? — спросил Гадея.

— Подожгите кусты с трех сторон.

— Зачем?

— Увидите. Живо!

— Хочешь дымом дать знак, что мы здесь? Кому? Солдатам, что ли?

— Покуда придут, успеете убежать.

— А ты?

— Увидите. Живей поджигайте! Кругом!

Три товарища Яносика высекли огонь и подожгли можжевеловые кусты, а Яносик стал посередине.

— Беги! Огонь тебя охватит! — крикнул Гадея.

Но Яносик сказал:

— Еще есть время! Идите сюда! Подайте руки!

Они пожали ему руки и, удивленные, стояли, ничего не понимая. Наконец Гадея, глядя Яносику в лицо, медленно проговорил:

— Господи Иисусе Христе! Яносик! Что ты задумал? Заживо сгореть хочешь?

— Спасайтесь от огня, уходите с поляны, — сказал Яносик.

Они отошли, и он продолжал:

— Вы должны меня слушаться до конца! Вы присягнули. Покуда я жив, я атаман, а вы только мои товарищи. Ступайте!

— Яносик! — взмолился Гадея с острой болью в сердце.

А Яносик говорил:

— Ребята! Не может того быть, чтобы я дал одолеть себя. Покорюсь лишь одной смерти, а больше никому во всем мире. Ни князю, ни графу, ни епископу, ни королю. Мне домой вернуться опозоренным!.. Чтоб бабы кричали мне прямо в глаза: «А когда же мы в Липтов переселяться будем? Только мужиков наших ни за что сгубил!» Чтобы враг хвастать мог, что я от него сбежал? Я, Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман, о котором слава на сто миль кругом идет? Мне жить, коли я не сделал того, за что брался? Коли я дал перебить столько добрых людей и не погиб с ними вместе? У меня слово — как гром. Коли уж гремит — так гремит! Прощайте! Жалко, Саблика нет. Сыграл бы он мне напоследок! Умирать мне не жаль, я там не один буду. Высоко у озера сын мой лежит в могиле.

Онемев, глядели товарищи Яносика на то, что происходило. Из глаз их по суровым лицам катились слезы, но противиться Яносику они не смели. Он был всех выше, он всем повелевал и делал, что хотел.

Огонь и дым поднимались и охватывали Яносика. Страшная боль и ужас сжимали сердца его товарищей, но вытащить его из огня они не смели: такую смерть он выбрал себе сам. Дым уже почти закрывал его от них. А он стоял спокойно, опершись на чупагу.

— Яносик, сгоришь! — крикнул Гадея, в отчаянии ломая руки.

Вдруг Матея и Моцарный рванулись, словно желая прыгнуть в огонь, но Яносик крикнул:

— Я должен умереть, иначе быть не может! Убью всякого, кто подойдет! Храни вас бог, братья дорогие!

— Эй, Томек! — закричал он еще Гадее. — Как будет время, сходи в старый домик лесника. Расскажи там панне, Веронкой ее звать, почему я к ней не вернулся! И отцу с матерью скажи! Эй! Руки у них поцелуй! Прощайте, товарищи!

Остолбенев, стояли поодаль три друга Яносика; пламя поднималось все выше, дым застилал Яносика. Они тряслись от ужаса и плакали, но не могли двинуться с места. А когда услышали стон среди треска огня, который вдруг вспыхнул огромным столбом, они с криками упали лицами на землю, потом в леденящем страхе побежали, как козлы, обезумевшие от грома. Долго бежали, пока не очутились в незнакомом лесу и настолько успокоились, что могли заговорить.

— Так он и должен был умереть, — сказал Гадея. — Я это понял.

— Никогда.

— Чупага при нем и все оружие.

— Хорошо!

— А пепел разнесут ветры.

— Страшную себе смерть выбрал. Не мог стерпеть…

— Не хотел позора. Тисом печь топить не будешь, потому что не стащишь его с вершины.

— Не будешь.

— Нет.

— Помолиться надо!

Они стали на колени среди черных елей и валунов лесных, помолились, как умели, потом Гадея, самый старший их них, сказал:

— Пойдемте, ребята, в Польшу. Что нам еще тут делать? Яносика нет больше.

— Погиб.

— Кончился.

— Аминь.

Они двинулись вперед, ища просвета в лесу. А когда вышли из леса, уже ночью, в каких-то незнакомых местах и увидели отвесные скалы и звезды над ними, они вздохнули свободно и, с тоской и восторгом думая об Яносике, запели:

Скоро ты, Яносик, белыми рукамиСундуки купецкие станешь отпирать!Золото купецкое, деньги королевскиеБелыми руками станешь ты считать!..
Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза