Легенда Татр

Три Топорихи, неся старуху на носилках, вышли на улицу; там никого не было: все пошли за Беатой. Перед избами стояли только три Топора. Поглядели и даже ничего не спросили: они это видели не раз.

— Порядок делаем у Собека, — сказала Лесная. — Марины нет, дьявола этого мы выгнали, теперь надо Собеку жениться.

Три Топора в знак одобрения молча кивнули головами.

А женщины той самой дорогой, которой гоняли от Топоров овец к Озерам, подошли к лесу и углубились в чащу.

— Где же мы ее оставим? — спросила Железная.

— У Плазова погреба, — отвечала Топориха из Мура.

Они отнесли свою ношу подальше и положили ее на мох.

— Здесь тебя смерть прикончит, — сказала Лесная.

— Ангелы и здесь тебя найдут, коли ты не грешница, — добавила Железная.

— Оставайся с богом! — сказала Мурская.

С минуту они глядели на старуху; спокойная, каменная покорность мертвым огнем светилась в глазах старой гуральки.

— Доски-то возьмем? — спросила Лесная.

— Да ведь это не телега, — ответила Мурская.

— А все-таки жалко, — сказала Железная. — Доски хорошие.

— Ясень…

— На мху ей еще лучше будет…

— Легче помереть.

— Да.

— Доски эти можно Собеку и не отдавать. У него их довольно.

— Возьмем себе каждая по одной.

— Ладно.

— Дома пригодится…

— Еще бы! Конечно, пригодится…

— Не все ли равно этой горемычной, на чем лежать?

— Да хоть бы и обидно ей было, — не скажет…

— Где уж!..

Они сняли неподвижное тело старухи с носилок и положили на мох.

— Ну, лежи себе здесь, лежи, — сказала Железная.

Потом разломали носилки, взяли каждая по доске под мышку и пошли в деревню.

После некоторого молчания Лесная сказала:

— Конца нет этому лесу…

— Верно. Страсть какой большой.

— И дремучий. Может, в нем сейчас не один такой старый человек лежит…

— А то и бродит… Когда Косля отца своего, Петра, в лес отвез, Петр еще хорошо ходил…

— Да, не мог Косля дождаться, когда помрет отец… Отчаянный мужик, злой, как собака…

— Мне Каська Мровцова как-то рассказывала, что кости старого Михала Мровца, деда ее мужа, пастухи весной нашли где-то под Кошистой. В этакую даль зашел! А Мацек, сын, отвез его в лес перед рождеством.

— Силы еще были, ну и шел, а домой возвращаться нечего было.

— Знаете, — сказала Лесная, — если так подумать, страшный же этот лес… Сколько таких в нем: одни полумертвые лежат, другие еще ходят… А кто и на четвереньках и на животе ползет…

— Вот, вот… Словно ящерицы…

— И стонут-то и вздыхают…

— Не дай бог зажиться на свете!..

— Подумать страшно! — говорила Лесная. — Лес глухой, идешь это по нему, — а тут вздохнет кто-то под кустами.

— Либо застонет.

— Ой, господи! Я бы со страху обомлела.

— Либо из темноты на карачках выползет прямо тебе под ноги.

— Глаза на тебя вытаращит…

— Из-за зубов-то, коли еще целы, язык вывалится…

— Поперек дороги ляжет да глянет снизу…

— Я бы так без памяти и грохнулась, — сказала Лесная.

— Я бы убежала, — сказала Железная.

— Я бы его ногой отпихнула: будь что будет! — сказала Мурская.

— Подумать страшно: этакий лес…

— Страшно…

Они вернулись к Собеку; три Топора сидели на земле перед домом.

— Где ж Собек? — спросила Железная.

— В избе, — ответил ее муж.

— Ну, пойдемте к нему.

Мужики поднялись и вместе с женами вошли в сени; Собек лежал на постели в курной избе.

— Собек, — сказал Топор из Мура, — я тут старший, и вот что я тебе скажу: остался ты один, добра у тебя довольно, — надо тебе жениться.

— Да на ком? — заметил Лесной.

— Девок на свете довольно. И после Лентовского дочка осталась, Ганка, девка хорошая и богатая.

— Есть у Станислава Новобильского две дочки. Золотые девки, — сказала Топориха из Мура.

— А под Копой, у Шимця Татара — Марыся, — сказала Лесная.

— Девок на свете довольно. Захочет — сам выберет, а захочет на нас положиться — мы ему выберем. Дело нетрудное…

В эту минуту услышали Топоры гнусавый голос Кшися, который пел:

Коли пить что — так уж водку.
Коль облапить — так красотку.

— Кшись из Ольчи, — сказал Топор Железный.

— Выпил, кажись.

Действительно, подвыпивший Кшись появился в дверях на своих коротких, кривых ногах, в шапке набекрень, с залихватским видом.

Прищурив глаза, он заглядывал в сени, а Топор из Мура заметил:

— Да, выпил, видно: ишь как пыжится!

— Есть здесь кто? — важно спросил Кшись, не здороваясь.

— Есть, — отвечали ему.

— Собек?

— Есть и Собек.

— Есть? А где он?

— Здесь. На постели.

— Ну, так пускай встанет! Яносик Нендза Литмановский на панов идет!

— Что? Что?

— А вот то, что слышите! Я с ним иду, захвачу только скрипку.

— Куда идет? Зачем?

— На панов! Народ защищать!

— Нендза? Разбойничий гетман?

— Он самый.

Собек сел на постели, потом вскочил, схватил чупагу и с непокрытой головой выбежал в сени, толкнув в дверях Кшися так, что тот покачнулся.

— Шапку возьми, пистолеты! — кричали ему вслед Топоры.

Но он выскочил на двор, влетел в конюшню, вывел за узду лошадь, вскочил на нее и помчался во весь опор.

— Пропадет! — сказал Топор из Мура, глядя ему вслед.

— Жалко его, — сказал Топор Лесной.

— Марины нет, Собек куда-то убежал без памяти, пропадет, наверно, — надо его хозяйство делить, — поспешно сказала Топориха Железная.