Легенда Татр

— Я ни на кого клепать не стану. Да ведь это в глаза бросается.

— Да, да, верно, просто глаза режет.

— Топора старого убили, жена его колодой лежит, Марина пропала, Собек одурел, — а ей хорошо.

— Так, так!

— Я пустяков болтать не люблю, но как тут не задуматься: кого это Галайда в шалаш принес?

— Вот, вот, кто знает?

— Может, нечисть какая, дьявольское наваждение…

Бабы с минуту молчали под впечатлением услышанного.

— Ну, так что же делать? — сказала Лесная.

— Что делать? А что сделали с колдуньей за Белой рекой?

— С Беджаной? Которую сожгли?

— Да!

Опять молчали, чувствуя, что высказали что-то страшное, словно раскаленный камень бросили в чью-то голову.

— Когда стало у коров молоко пропадать? Когда стал умирать дети? Как раз тогда, когда она откуда-то пришла.

— Пришла она, кажись, из города.

— Толкуй там! Кто знает, откуда?

— Может, и с Лысой горы?

— Я это от людей слыхала. В Испании сами ксендзы велели еретиков и разных колдунов жечь. И считалось это святым делом!

— Да и немцы Гуса какого-то сожгли.

— Ну да, который детей еще в животе материнском портил, так что они мертвые рождались.

— Да, да, и я это в Шафлярах слышала: ксендз говорил с амвона богомольцам.

— Спаси, господи!

— Надо людей спасать…

— Да и род наш: Собек ведь — Топор.

— Может, тогда и Марина найдется. Почем знать?

— А что, ежели мы ее начнем бить? До тех пор, пока Марину не вернет либо скажет, где она. А если уж померла Марина, так узнаем хоть, где ее тело.

— Пойдем к мужикам.

Пошли. Мужики выслушали их внимательно. Были это мудрые и в делах человеческих опытные старики, и говорить им разные пустяки было не к чему. Они позвали самого старшего Топора, Мурского, и его жену.

На сожжение они не соглашались: не видели на то причины. Но поверили, что Марину Беата выжила из дому какими-то чарами для того, чтобы можно было больше есть, и что Собека она же испортила, чтобы он умер и она могла бы присвоить себе все хозяйство. Такие дела уж не раз случались. Наскучит какому-нибудь черту сидеть в пекле, и вздумает он зажить на земле своим домком. Ну, и купит у мужика землю или выслужит чем-нибудь — где мужику с чертом тягаться? А иной раз черт его либо застращает, либо разными хитростями доведет до разорения, а хозяйство возьмет себе. Иной раз и обманом выманит. И женились такие черти, что жили в деревне. После одного нечистого духа остались под Черным Дунайцем его дети, Духи. Да и Покусы[23], большой род, расселившийся от Людзимежа до самых Полян, тоже от нечистого пошли. Кто знает, может быть, эта панна подослана дьяволом, и может, она его любовница?

— Да ведь никто не видел, чтобы кто-нибудь к ней ходил…

— Во-первых, они на время могли расстаться, а во-вторых, — дьяволу ни дверей искать не надо, ни в окошко стучаться. Он во всякую щель пролезет, в замочную скважину или под дверью и людей усыпит.

— Еще бы! На то он и дьявол.

Старый Топор из Мура долго молчал. Наконец он заговорил:

— В чем тут дело, я не знаю, а что она хочет Собеково да Маринино добро к рукам прибрать — это может быть. Слышал я от старых людей про карлу, который нанялся к мужику в работники, и мужик при нем до такой нужды дошел, что хотел повеситься. Не знали, чем ему помочь. Наконец нашелся умный человек и посоветовал карлу выгнать. Ну, собралась вся округа и выгнала карлу вон, за границу. А мужик опять разбогател, как прежде. Было это где-то на Ораве.

— Вот, вот видите? — затараторила Железная.

— Так и тут будет, — подхватила Лесная.

А Собек между тем ходил как помешанный. Посягнуть на Беату он не решался, не научился даже свободно говорить с ней, да и не пробовал.

Сколько раз подходил он ночью к ее двери — и всякий раз отступал, не смея открыть ее. Он так одичал, что рад был исчезновению Марины: при ней нельзя было бы лежать на чердаке, над просверленной в полу дырой, или по ночам подслушивать в сенях у дверей Беаты. А он прислушивался к каждому ее движению, к каждому вздоху, к дыханию.

Когда она ворочалась на постели, его пронизывала горячая дрожь, словно он выпил расплавленного железа. Иногда ему приходила мысль вырыть из-под явора позади дома медный котелок с дукатами и высыпать золото к ногам панны, но тотчас же он смеялся над этой мыслью: и не столько золота видела она в отцовском замке. Может быть, в детстве давали ей больше золота, чтобы она им забавлялась!

Не раз Собек в конюшне бился головой о стену, а иногда, ошалев от муки, дергал лошадей за уздечки, пинал их ногами, без всякой причины бил кулаком по мордам, так что они уже дрожали, как только он входил в конюшню. А раньше они дружелюбно поворачивали к нему головы. Работник удивлялся, но когда однажды вздумал что-то сказать, Собек захватил в кулак его рубаху у самого горла, рванул его к себе и взглянул на парня такими глазами, что тот решил молчать, даже если Собек станет живьем драть с лошади шкуру.